«Крокодил»

— Но ведь здорово написано. А? Антон Павлович одобрил бы. Он любил такой стиль. Он говорил: «Если на сцене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить». А под Таганрогом, уверяю вас, ни одно ружье не гуляло — все стреляли. Немцев только убитыми — свыше тридцати пяти тысяч.

— Да, чудесные дни стоят.

— И вечера неплохие, Петр Максимыч. И в Донбассе, и в Конотопе, и в Бахмаче, и…

— И где еще?

— Об этом будет сказано, сегодня в сводке.

— И завтра будет сказано и послезавтра.

— А в Москве — что за вечера! Я уже не говорю о звездах. Одних ракет сколько в небе!

— Золотая осень!

Семен Кирсанов СОН ЗЛОВЕЩИЙ, ЗЕЛО ВЕЩИЙ

Под бетонным потолком,
под железным колпаком фюрер
спит в подземной спальне,
над губой торчит щетина,
спит Адольф-полумужчина,
над Берлином бомбопад,
остальные все не спят.

Мимо спальни ходят слуги,
сообщают тихо слухи:
— Говорят… опять котел:
…Русс… до Пруссии дошел…
Говорят… Иван уже…
на германском рубеже…
…Говорят… попался Гаман…
Расстрелял сто тысяч там он.
…Как податься нам в Мадрид…
…Тише, с фюрером припадок…
Сон его теперь несладок,
он рычит, он говорит…

Фюрер спит под колпаком,
под бетонным потолком,
на лице его ожоги,
забинтованные ноги.
Фюрер мечется в постели,
он увидел вещий сон,
что два раза был расстрелян
и сто раз повешен он.
Видел он в своем кошмаре,
что по длинному шоссе
он шагал, его по харе
били, били, били все.
Он проснулся весь в поту
и уперся в темноту.

У дверей стоит охрана —
два эсэсовских уркана,
говорят между собой:
страхом скрючена рука,
острый нос на роже сальной,
под глазами два мешка.
— Дело — дрэк, конец плохой.
— Я один замучил триста
русских пленных большевистов.
— Нас в Швейцарии найдут.
И в Испании! И тут!..
Может, фюрера угробить?
Нас помилуют, должно быть!..

Под бетонным потолком,
под железным колпаком
Гитлер пальцем карту мерит,
веки щурит, зубы щерит:
— …До границы сорок точно,
за три дня пройдут они…
Сто — по Пруссии Восточной,
тоже считаные дни…
От Варшавы до Берлина
всей дороги половина!..
А они — идут, идут,
скоро, скоро будут тут!
Надо золото скорее
отослать за Пиренеи…
Бриллиант зашить под кожу!.. —
Ужас корчит злую рожу,
истекает пеной рот,
черным мучимый недугом,
слышит он — шаги за Бугом,
видит свой последний год,
чует он петлю на шее
и на набережной Шпрее
слышит голос:
— Суд идет!

Алексей Толстой КАРТИНА

Захотела свинья ландшафт писать.

Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась, потом грязным боком о забор — картина и готова.

Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула.

Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:

— Плохо, скучно!

— Как? — сказала свинья и насупилась, прогнала скворца.

Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:

— Так мило, так мило!

А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:

— Какое великое произведение!..

Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:

— Недурно, с чувством, продолжайте… — И поднял заднюю ногу.

Но свинья даже и не поглядела на пса.

Она лежала на боку, слушала похвалы и похрюкивала.

В это время маляр пихнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать…

Завизжала свинья, на скотный двор побежала:

— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… Я не переживу горя.

— Варвары… варвары… — закурлыкал голубь.

Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:

— Врет она… переживет.

Вл. Масс и Мих. Червинский НА ВАШЕМ МЕСТЕ