Кризис среднего возраста

— Да все в тебе как надо, — в сердцах отмахнулась Ольга Петровна. — Просто ты, словно дитя неразумное, хватаешь чужие игрушки. Чужие, Зоя! А чужое рано или поздно приходится возвращать. Или уж так дорого за него платить, что не приведи тебе Господи.

— Лешка был ничей.

— Лешка! Вспомнил пень, как березкой стоял. Он-то, может, и ничей, только ведь и не твой.

— Почему же?

— Да потому же. Не любил он тебя нисколечко. Просто взял, что дают. А с нелюбимым жить — хуже тюрьмы. Вон хоть нас взять с твоим отцом. Он-то меня обожал, надышаться не мог. «Оленька, Оленька!» А я за него пошла, потому что замуж мечтала выскочить. Ну как же? Все подружки парами, только я одна. Думала, стерпится — слюбится. А того не учла, что с этим ненужным мне человеком придется каждую ночь в постель ложиться. И ведь, по сути дела, он меня насиловал, потому что все его прикосновения были мне противны до слез, до отвращения. А как не дашь? Муж! Имеет полное право. И до того я его возненавидела — хоть волком вой. Смотреть спокойно не могла. Поверишь, утром на работу бегу, вижу — на остановке стоит, так я за углом пряталась, пережидала, когда уедет, чтоб только на рожу его поганую не глядеть. Вот как он меня раздражал.

И оба мы на стороне искали то, чего дома обрести не смогли. Может, он поэтому и пить начал. А пьяный да нелюбимый — это такой коктейль… И так мне на ту пору тошно было — жить не хотелось. Ноги сами мимо дома несли. Ты, я знаю, всегда мне в вину ставила, что я тебя отца лишила. Для тебя-то он, хоть ссаный, хоть сраный, все равно отец, я понимаю. Может, как-то иначе мне себя вести надо было. Но, Зоя, в том-то и беда, что все мы знаем, как надо, а ведем себя, как умеем, как у кого получается. Есть, наверное, умные бабы, способные переломить любую ситуацию. Я вот не сумела. Потому и одна. С этим жить не смогла, а другого — любимого — не встретила. Но по мне, уж лучше одной, чем абы с кем — лишь бы замужем. Недостойно это как-то, унизительно. А главное, тяжело очень, мучительно — вот чего бабы понять не могут.

А вот ты, я думаю, понимала на подсознательном уровне, на нас с отцом наглядевшись. Потому и Артему по морде дала перед самым алтарем. Все в тебе противилось этому браку. Не любила ты его. И сейчас не любишь. Страшно тебе, одиноко, горько, что не выпало бабьей счастливой доли. Но ведь, Зоя, это только в песне поется, что кто ищет, тот всегда найдет. А в любви искать — только портить. Всю себя истратишь, в грязи изваляешься, а толку не будет. Эти встречи случайны…

— Ерунду ты городишь! Как же тогда узнать, что это та самая встреча?

— Да ты в постель-то так сразу не прыгай! Походи с человеком, пообщайся, подумай. Ты ведь не унитаз, чтобы в тебя каждый спустить мог. Да и кому ж они интересны, такие бабы? Хуже проституток. Те хоть на хлеб зарабатывают, там все по-честному. А эти из чистой похоти. Как платок одноразовый — высморкался и бросил. Тебе это надо?

— Да что ты мне мораль-то читаешь?!

— А что тебе читать? Сказки Андерсена? Когда ты губишь себя, разрушаешь…

— Можно подумать, что ты свою жизнь так идеально устроила, что теперь имеешь моральное право…

— Вот потому-то и знаю, о чем говорю. Много я, Зоя, шишек себе набила. Да только кого они остановят, чужие шишки? Кого научат? То-то и оно…

— Ну хорошо. Допустим, ты права. А как тогда Леня вписывается в твою теорию? Ведь мы любили друг друга, ты знаешь. Разве это был не мой человек?

— Нет, Зоя, не твой.

— Ты сама себе противоречишь!

— Леня был больным человеком. Душевнобольным. С инвалидом, с калекой жить можно. А эти — особая статья. Здесь нужно в жертву себя принести. Вот как мать его, Кира Владимировна. Отец-то в сторону ушел, стеной отгородился. А она жизнь свою на него положила, на сыночка единственного. И несла свой крест безропотно. А разве ты, Зоя, готова была к такой жертве? Не твой это был удел — подвижничество. Ты ждала от него совсем другого — нормальной семьи, ребенка, мужского надежного плеча. А пришлось тянуть совсем другую лямку. И ты ее тянула до самого конца, не бросила, не предала — хвала тебе и честь. Но вот этой своей загубленной жизни и разбитых надежд простить не смогла. И судить тебя за это рука не поднимется.

А на чужих слезах, Зоя, своего счастья не построишь. Это я про Артема. На то они и банальные истины, что жизнью многократно проверены. Ушел он, и слава Богу. А обратно придет — не пускай. Тебе и так за свой грех вовек не расплатиться.

— И что же мне теперь, крест на себе поставить?

— Да Бог с тобой, дочка, — заволновалась Ольга Петровна. — Как мы с тобой жить-то станем! Лучше прежнего! Найдешь себе работу, у тебя есть подруги… — На этом слове она будто споткнулась. — Покаяться тебе надо перед Аней. Помирись с ней, сними грех с души.

— А мы не ссорились. И я перед ней ни в чем не виновата, — мгновенно ощетинилась Зоя.

— Да как же не виновата?!