Когда Карл Маркс говорит об «историческом материализме», «диалектическом материализме», мы видим, как в новой форме возвращается мысль Томаса Гоббса о материалистической метафизике. Речь идет об особой идеологии, с которой мы вынуждены соприкасаться сегодня и будем иметь дело в будущем. Необходимо рассматривать Маркса и Гоббса с позиции современной демократии, поскольку эти два автора положили начало соответствующей группе в направлении соответствующей социальной справедливости.
Направление интеллектуалов формируется главным образом, как ответная реакция на спиритуализм религии, на таинственность масонства, всего того, что скрывается за недоказуемой трансцендентностью. Интеллектуалы отталкиваются от объективных, определенных, детерминистских доказательств, от конкретной материальной данности – голый эмпиризм, который дает основу науке, и без которого все является лишь бессмыслицей, фантазией. Детерминизм развивается, наполняется событиями, великолепными мыслями авторов из различных частей света, и завершается это алмазное пятидесятилетие могучей культуры Европы прошлого в 1890–1940 гг.
В 1920 г. в числе многих других получают особую известность Макс Планк (1858–1947) благодаря своей квантовой теории[16], и Альберт Эйнштейн (1879–1955) с теорией относительности[17]: энергия является квантовой, корпускулярной, волновой. Эти теории также появляются на основе эмпиризма, эмпирического критицизма. Кант в «Критике чистого разума» утверждает, что интеллект не может достичь причинности, ноумена, сокровенной сути, а может лишь собирать описания или выносить синтетические и аналитические суждения. Из этого представления затем вырастает целое направление эмпиризма (Локк, Юм), а в дальнейшем и великие лауреаты Нобелевской премии, которых до сих пор никто не превзошел.
Вернемся к Максу Планку, который заметил, что энергия не непрерывна, а имеет квантовый характер, продвигается «шагами». После этого открытия встал вопрос: какая природа у квантов – волновая или корпускулярная? В любом случае, как утверждает Эйнштейн, оба варианта относительны.
Квантовая физика и детерминизм познания, исследуя атом и мельчайшие частицы энергетического самодвижения, приходят в итоге к двум общим абсолютным знаменателям – пространству и времени.
Необходимо учесть, что «пространство» – это логика, зависящая от движения, но без движения «время» не имеет смысла. Движение оценивается, как «до» и «после» какого-то кванта. Когда же есть квант, необходимо учитывать также и «место», «сейчас», «здесь», «это». А что потом? Потом его нет.
Таким образом, эти ученые поняли, что пространство и время не являются истинными или, точнее, они были истинны в то время, когда энергия действовала, когда мгновение случалось.
В дальнейшем появляется другой ученый[18] – Вернер Гейзенберг (1901–1976).
Формулируя принцип неопределенности, Гейзенберг утверждает, что квант, частица обладают волновыми свойствами, но лишь в тот
Эксперимент таков, какой он есть в силу этой тесной связи. Катодные цепи, расщепление атомного ядра и прочие явления можно наблюдать строго определенным образом, потому что эксперимент проводится определенным ученым в определенных условиях с использованием определенного оборудования, под определенным давлением и т. д.
Другой великий ученый этой научной парадигмы Перси У. Бриджмен (1882–1961) изобрел установку для увеличения скорости и создания высокого давления, что позволило, изменяя плотность материи, изучать процесс ее распада (то есть он в определенной степени участвует в исследованиях расщепления ядра).
Он утверждал, что человек видит все, потому что находится внутри циклотрона, но атом сам по себе имеет другие формы поведения. Все относительно, следовательно, ученый познает любую вещь неопределенным образом, не как изолированную, окончательную саму по себе. Этот автор был не понят, хотя и отмечен.
Эти необычные физики повлияли на философов. В 1924 г. появляется Венский кружок, основанный Морицом Шликом (1882–1936). Яркими представителями кружка были Рудольф Карнап (1891–1970) и Отто Нейрат (1882–1945). В дальнейшем, после второй мировой войны, кружок перебрался в Соединенные Штаты (некоторые ученые уехали еще до войны). Весь цвет философской, математической, психологической мысли бывшего нацизма вынужденно перешел на службу Соединенным Штатам в силу исторической необходимости. В противном случае отказ (что удалось только Гейзенбергу) мог вызвать подозрения в военных преступлениях.
Сначала эти ученые были полны энтузиазма, иллюзий в отношении науки, ребяческой гордости, что у них есть хотя бы это, несмотря на то, что они проиграли мир. Они не были нацистами или коммунистами, они были влюблены в знания. Но ни один из них с момента переезда в США не сделал ни одного открытия, не показал результата.