Кризис самоопределения

– Дурь какая-то. Местный легаш знает всех тамошних отморозков. Если они ни до чего не могут докопаться, не понимаю, как это удастся нам – из Скотленд-Ярда.

– Ой, да Дженин и не говорит, что нам надо это расследовать, шеф. Она просто хочет, чтобы мы показали, до чего нас это заботит.

– В каком смысле “заботит”?

Клегг пожала плечами.

– Сказать что-то, наверное. Видимо, мы не проявляем участия к Латифе, равного тому, какое проявили к Сэмми. Вот поэтому помзамком хочет, чтобы вы пообщались с семьей убитой. Вы – полицейский символ Сэмми, и это докажет, что у нас нет любимчиков.

– Ох да господи ты боже мой! – не выдержал Мэтлок.

Он уже был в дверях.

– Мэр выступил с заявлением по этому поводу, – сказала Клегг вдогонку, – говорит, что Лондон стоит плечом к плечу со всеми отважными пережившими и жертвами мужского насилия. Рядом с транспарантом “Лондон – это Сэмми” он вывесит новый: “Лондон – это Латифа”. Дженин считает, что нам нужно быть с этим на одной волне. Она хочет, чтобы вы…

– Скажи ей, что я занят на убийстве, которое у нас есть некоторая возможность раскрыть, – прокричал Мэтлок через плечо.

Мэтлок застал Роба в очень ранимом состоянии. Не одну лишь маму Латифы ошарашил объем внимания, внезапно навязанный Сэмми Хилл. То же самое чувствовали ех семья, друзья и возлюбленный.

Они знали, что Сэмми “героиней” не была, – если только само страдание от жестокости и предвзятости не придает человеку героизма. Они знали, что Сэмми была просто приличным человеком, который время от времени претерпевал от общества, а оно теперь вроде как присвоило имя Сэмми, чтобы выигрышно смотреться в добродетельном свете. Внезапно получилось, что если на твоей странице в Фейсбуке не фигурирует радужное сердечко со слезинкой (эмодзи, молниеносным осмосом начавший означать Сэмми), ты по определению – трансфобный мудак.

Для Роба подобная радикальная смена восприятия смерти Сэмми оказалась особенно невыносима – и не в последнюю очередь потому, что сам он вдруг стал самым центром этого восприятия. Он совершил ошибку, заговорив на скромных поминках, устроенных в тот самый миг, когда гендерный статус Сэмми сделался достоянием широкого интернета. Он собрал пару десятков друзей Сэмми на месте ех убийства и прочел всеми любимое стихотворение из фильма “Четыре свадьбы и одни похороны”, которое про часы[74]. Далее Роб выразил надежду, что их погибший друг навсегда останется в их сердцах.

“Ежедневно находите время подумать о Сэмми, – проговорил он сквозь слезы. – Никто не забыт, ничто не забыто”.

Новость об этом событии появилась на сайте “Стоунуолла”. Оттуда ее подцепил Промысловый Флот “Сэндвич-коммуникаций”, неутомимо выискивающий способы придать английскому референдуму черты битвы между латтелюбивыми “снежинками” и патриотами здравого смысла. Сидя на бобовых пуфах в приватном пространстве Джулиана, его команда текстовиков отметила, что фраза “Никто не забыт, ничто не забыто” до сего дня относилась к павшим солдатам. За считаные минуты они создали вирусный пост, обвиняющий “психанутых транс-мультикультурных фанатиков” в том, что они приравнивают мертвого транссексуала к английским героям – летчикам-истребителям, погибшим в Битве за Британию. Алгоритмы Малики стремительно разослали это сообщение людям, которых оно с наибольшей вероятностью достанет до печенок.

Сержанта угрозыска Тейлора это сообщение раздосадовало преизрядно.

Вотана Оркобоя это сообщение довело до бешенства. По-настоящему, до бешенства деятельного. Он едва справлялся со своими трясущимися большими пальцами, пока набирал в Твиттер: послали б этих трансух в нацистский лагерь смерти, вот потом пусть попробуют оскорблять наших летчиков-истребителей, погибших за то, чтобы у трансух вообще была возможность быть трансухами.

В диапазоне от Тейлора до Вотана было еще сколько-то оттенков негодования. На всех, получивших это сообщение, оно подействовало – они почувствовали, что под угрозой оказалась сама суть английскости.

Все это, конечно, стало для Роба полной неожиданностью: он пытался как-то переварить сокрушительную потерю подруги и возлюбленной – и вдруг сделался общественной собственностью. Его постоянно обнимали, ему аплодировали даже в магазинах – люди, желавшие, чтобы всем вокруг было ясно, до чего они чудесные; столь же постоянно в Роба плевались те, кому в равной мере было необходимо, чтобы окружающие знали, до чего сильно их все, блядь, бесит. Особенно их бесит то, что транс-женщины храбрее летчиков “спитфайров”. Что, как Роб обнаружил к своему изумлению, он, по мнению многих людей, сказал на поминках у Сэмми.

Вот поэтому-то Мэтлок, явившись поговорить с Робом вторично, увидел, что Роб совершенно потрясен.

– Сэмми хотелось не выделяться, – пояснил Роб, вымучивая ровный голос. – Оне просто хотеле, чтобы ех приняли. Это давалось постепенно. Оне только-только сказале родителям.