Кризис Основания (Край Основания)

Она сказала с обезоруживающей искренностью, заполнившей ее мозг.

– Конечно, я принимаю ваше утверждение, Первый Оратор. Тем не менее, я думаю, вы, возможно, захотите пересмотреть его. Что вы думаете о нем теперь, уже устыдившись того, что опирались на интуицию? Не захотите ли вы, чтобы ваши замечания были вычеркнуты из записи – если, по вашему суждению, они должны быть.

– Какие замечания должны быть вычеркнуты из записи?

Все глаза одновременно повернулись на звук голоса Джиндибела. Если бы их щиты не были подняты перед решающим моментом, они знали бы о его приближении раньше, чем он оказался в дверях.

– Все щиты были подняты минуту назад. Никто не знал, что я вхожу? – ядовито спросил Джиндибел. – Какое же банальное заседание Совета у нас здесь! И никто не опасался моего появления? Или все были абсолютно уверены, что я приду позже?

Эта вспышка была вопиющим насилием над всеми традициями. Опоздание Джиндибела было уже само по себе достаточно вызывающим, он вошел без разрешения – это было еще хуже, и заговорил раньше, чем Первый Оратор признал его присутствие – а эго было уже из ряда вон выходящим.

Первый Оратор повернулся к нему. Все остальное было отложено: вопрос о достойном поведении стал главным.

– Оратор Джиндибел, – спокойно сказал он, – вы опоздали. Вы вошли без разрешения. Вы заговорили первым. У вас есть уважительные причины, иначе вы будете отстранены от своего места на тридцать дней?

– Конечно, есть. Дело о временном отстранении не должно рассматриваться до тех пор, пока не рассмотрим, кто заставил меня опоздать и почему. – Джиндибел говорил холодно и размеренно, но мысли его были окутаны яростью, и он плевал на то, что все это чувствуют.

Конечно, Деларме не удержалась. Она убежденно заявила:

– Этот человек – безумен.

– Безумен? Безумна женщина, которая сказала это. Или же она чувствует свою вину. Первый Оратор, я сам обращаюсь к вам и выдвигаю пункт личной привилегии, – сказал Джиндибел.

– Какого рода личной привилегии, Оратор?

– Первый Оратор, я обвиняю кое-кого в попытке убийства. Все Ораторы вскочили с мест, и комната взорвалась одновременным бормотанием слов, экспрессией мыслей. Первый Оратор поднял руку и крикнул:

– Оратор должен иметь возможность выразить свой пункт личной привилегии! – Он сам заметил, что мысленно усиливает свой авторитет в самой что ни на есть неподходящей к обстоятельствам манере, но выбора у него не было.

Бормотание стихло.

Джиндибел неподвижно стоял и ждал, когда наступит полная тишина, затем он заговорил:

– Направляясь сюда, я шел по дороге хэмиш с такой скоростью, которая бы обеспечила мое прибытие на Совет вовремя. Меня остановили несколько хэмиш, и я был близок к тому, чтобы меня избили, а то и попросту убили. Из-за этого я и опоздал, и прибыл только сейчас. Я должен указать с самого начала: я не помню примера, чтобы после Великого Разграбления кто-то из народа хэмиш разговаривал бы непочтительно – не говоря уж о прямом насилии – с членом Второго Основания.

– И я не помню, – подтвердил Первый Оратор. Деларме закричала:

– Люди Второго Основания обычно не ходят в одиночку по территории хэмиш! Вы сами спровоцировали нападение своими действиями.

– Правильно, – сказал Джиндибел, – я обычно хожу по территории хэмиш. Я сотни раз проходил там в разных направлениях, однако ко мне никто никогда не приставал. Другие ходят свободно, как я, но никто не изгоняет себя из мира и не запирается в университете, и ни к кому не пристают. Я вспоминаю случаи, когда Деларме, – тут он, как бы запоздало вспомнив о вежливости, сознательно превратил ее в страшное оскорбление, – я хотел сказать, я вспомнил, когда ораторша Деларме бывала на территории хэмиш, однако к ней не приставали.

– Возможно, потому, – сказала Деларме, – что я не заговаривала с ними первой и держалась на расстоянии. Я вела себя как заслуживающая уважения, и мне его оказывали.

– Интересно, – сказал Джиндибел, – а я хотел сказать, причина в том, что вы представляли куда более грозное зрелище, чем я. В конце концов, даже здесь очень немногие рискуют подойти к вам. Но скажите, почему хэмиш выбрали для вмешательства именно тот день, когда меня ждало важное собрание в Совете?

– Если тому причиной не ваше поведение, – сказала Деларме, – тогда это произошло случайно. Я не слышала, чтобы математика Селдона исключала роль случая – конечно, не в индивидуальных событиях. Или вы тоже говорите по внушению интуиции? – Тут один из Ораторов издал слабый мысленный вздох.

– Это произошло не из-за моего поведения и не случайно. Это было намеренное вмешательство, – возразил Джиндибел.

– Откуда вы это знаете? – мягко спросил Первый Оратор. Он не мог помочь, но смягчил для Джиндибела последний выпад Деларме.

– Мой мозг открыт вам, Первый Оратор. Я передаю вам – и всему Совету – мои воспоминания о событиях.

Передача заняла несколько минут. Первый Оратор сказал:

– Ужасно! Вы вели себя очень хорошо, Оратор, в обстоятельствах большого давления. Я согласен, что поведение хэмиш аномально и требует расследования. А пока, пожалуйста, присоединитесь к нашему заседанию…