Кризис? Экспансия! Как создать мировой финансовый центр в России

Открытость является идеологическим, ценностным выбором обновленной России. Мы стремимся быть открытыми не только в финансово-хозяйственной сфере, но и в общественно-политической, культурной, научной. Для обеспечения эффективности и конкурентоспособности разумная открытость нужна даже самым закрытым подсистемам общества, в частности, сфере обороны и безопасности: необходимы совместные маневры, координация антитеррористических мероприятий, кадровые обмены, торговля оружием. Но наша финансовая открытость (пользуясь военной аналогией) имеет такой характер, как если бы мы функцию генштаба отдали на аутсорсинг американскому комитету начальников штабов и не имели возможности ее забрать назад – ни быстро, ни медленно, вообще ни при каких условиях.

Абсолютная открытость едва ли оправданна. Граница с Китаем, конечно же, должна быть максимально открытой, мы в этом заинтересованы. Но если в Китае возникает эпидемия птичьего гриппа, мы должны обладать способностью быстро закрыться. Иначе все остальные, имеющие с нами частично открытые границы, закроются, не спросив нас.

Но главное – открытость, конечно, должна быть взаимной. Если мы заинтересованы, чтобы для нас были открыты экономики партнеров, значит, партнеры должны быть заинтересованы, чтобы мы были открыты для них. Следовательно, наша экономика должна обладать конкретными сравнительными преимуществами. Например, российская финансовая система должна быть относительно более устойчивой. То есть, во-первых, суверенной, обладающей потенциалом большей автономности вплоть до закрытия в кризисные периоды. И во-вторых, способной предоставлять альтернативный и при этом полный и эффективный набор правообменных, расчетных, инвестиционных инструментов агентам международного рынка. Тогда в случае мирового финансового кризиса активы с неустойчивых западных рынков перетекут к нам, а не наоборот, как происходит сегодня.

Глава IV Инвестиции – ключ к производству новой стоимости

«Вехи» вчера и сегодня

Столетие назад в мире завязалась роковая сшибка двух типов, двух антропологий политических лидеров.

Вечно вчерашние– чье имя происходит от крылатого выражения Шиллера, жрецы сакральной телесности, элитарные охранители сложившегося «положения вещей» на тех местах, где те покоились в день коронации.

Вечно завтрашние– варварские комиссары утопии, адепты и уполномоченные идей, которые скупают голоса, расплачиваясь облигациями «уверенности в завтрашнем дне». Это и наша советская боль, знакомая, как глазам ладонь.

В кризисном лихолетье в центре схватки очутился классовый вопрос, как делить пересыхающие источники благ: по ранжиру традиции – либо по идеологеме справедливости? В последний миг над самой бездной прозвучало предостережение «Вех»: «Для того чтобы было что распределять, надо прежде всего иметь что-нибудь, а чтобы иметь – надо созидать, производить». Оно не было услышано.

Грянули три мировые войны – горячие и холодная – и не стало ни «вчерашних», ни «завтрашних». Аннигиляция явила на свет политтехнологичную разновидность лидеров нового типа.

Вечно сегодняшние. Невзрачные гении общественных отношений, корифеи PR и массовых коммуникаций. Актуальность без прошлого и будущего. Общение без идей. Обращение без производства. Стерилизация творческих масс. Кредиты доверия берутся под залог обещаний новых кредитов. Пузырь смысловой инфляции надувается, чтобы лопнуть под давлением нагнетаемой пустоты.

Клон «сегодняшних» временщиков нежизнеспособен – ибо непроизводителен.

Пока новый кризис, явственно обозначившись, не успел резануть по кошелькам и желудкам напрасно трудящихся, у мира еще есть шанс. Вернуться веком назад, в предабортное затишье, в миг, чреватый несостоявшимся синтезом. И начать с возобновления, предпринять поиск производительной экономической альтернативы, попытку производящей политики.

Но такой шанс дается ненадолго. Производители раздражают распределителей. Те согласны их терпеть только в условиях роста потока благ. Общество, принужденное делить скудеющий пирог, споро тупеет и звереет.

От переливаний – к стволовым клеткам экономики

1908 год, отстоящий от нас ровно на век, отмечен событиями-знаками сразу двух открытий эпохального значения. Столетия не достало тугодумному человечеству, чтобы оценить их в полной мере.

На съезде гематологического общества в Берлине русский гистолог Александр Максимов ввел в научный обиход понятие «стволовая клетка».

В ста пятидесяти километрах к юго-западу, в Лейпциге, тогда же увидела свет первая из двух книг молодого Шумпетера (вторая вышла тремя годами позже), в которых впервые статус научного получило понятие «предприниматель».

В обоих случаях речь шла об одном и том же – с точностью до метафоры.

В кровеносной системе экономики, осуществляющей обмен веществ-стоимостей, Шумпетер провел радикальное разграничение двух контуров – кровообращения и кроветворения.