Кризис

Послевоенная Германия дает сразу два выдающихся в современной истории примера, когда страна предвосхищает события, а не реагирует на кризис. Программа канцлера Конрада Аденауэра по созданию Европейского сообщества угля и стали, с последующим учреждением экономических и политических структур, из которых выросли общеевропейский рынок и Европейский союз, явно принималась в стремлении предотвратить кризис и даже не допустить его возникновения (см. главу 11). Пережив ужасы Второй мировой войны, Аденауэр и прочие европейские лидеры желали избежать Третьей мировой и объединить Западную Европу, чтобы впредь западноевропейские страны не захотели и не смогли нападать друг на друга. А Ostpolitik[112] Вилли Брандта оказалась отнюдь не реакцией на кризис в отношениях с Восточной Европой (см. главу 6). У Брандта не было насущной потребности признавать Восточную Германию и остальные коммунистические режимы Восточной Европы, не было жизненной необходимости официально объявлять, что Германия принимает послевоенное отторжение своих восточных территорий. Но Брандт сделал это, опережая потенциально неблагоприятное развитие событий, и тем самым заложил основу воссоединения двух Германий, когда таковое станет возможным (в итоге все именно так и произошло).

Япония сегодня вроде бы решает сразу семь основных проблем, но фактически отказывается принимать какие-либо внятные меры по каждой из них. Сумеет ли она справиться с этими проблемами посредством неспешных изменений, как сделала послевоенная Австралия, или понадобится очередной внезапный кризис, чтобы вынудить Японию действовать энергичнее? Да и США сегодня не предпринимают решительных действий по устранению наших важнейших проблем (не считая немедленной реакции на нападение на башни Всемирного торгового центра в виде вторжения в Афганистан и реакции на предположительное обнаружение оружия массового уничтожения в Ираке в виде вторжения в Ирак).

Получается, что в четырех случаях из семи, обсуждаемых в данной книге, правительствам потребовался кризис, чтобы побудить к действию, а в двух текущих случаях не предпринимается никаких сколько-нибудь решительных действий для предотвращения приближающихся кризисов. Но, когда кризис наступал, Япония эпохи Мэйдзи, Финляндия, Чили и Индонезия приступали к реализации программы изменений, рассчитанной на годы и десятилетия вперед, причем им уже не требовалось дальнейших кризисов, чтобы сохранить мотивацию к переменам. У нас имеются примеры активных действий по предотвращению кризисов (Индонезия и Германия), а также по усугублению кризиса (Чили). И, конечно, все правительства постоянно пытаются спрогнозировать будущее, чтобы разрешить менее острые существующие или ожидаемые проблемы.

Потому ответ на вопрос «Нужен ли кризис, чтобы государство занялось масштабными выборочными изменениями?» аналогичен ответу на тот же вопрос применительно к индивидам. Мы, люди, непрерывно решаем текущие проблемы или предвидим их возникновение. Иногда мы предполагаем, что нам предстоит столкнуться с особенно крупной проблемой, и пытаемся решить ее заблаговременно. Но в государствах, как и среди людей по отдельности, присутствуют инерция и сопротивление, которые требуется подавлять. Когда вдруг случается что-то по-настоящему скверное, это стимулирует нас сильнее, чем медленное нарастание проблем, и сильнее, чем угроза такого скверного происшествия в будущем. Мне вспоминается в этой связи высказывание Сэмюэла Джонсона: «Смею сказать, сэр, когда человек знает, что его повесят через две недели, это изрядно способствует сосредоточенности ума».

Без лидеров никуда?

Другой вопрос, который я часто слышу, когда речь заходит об общенациональных кризисах, касается давнего исторического спора о том, оказывают ли национальные лидеры существенное влияние на ход истории или история всякой страны складывалась бы точно так же, независимо от того, кто возглавлял эту страну в конкретный период. С одной стороны, имеется так называемая теория «великих людей», которую выдвинул британский историк Томас Карлейль (1795–1881), утверждавший, что историю творят герои, такие люди, как Оливер Кромвель и Фридрих Великий. Аналогичные взгляды до сих пор распространены среди военных историков, склонных превозносить действия полководцев и политиков военного времени. С другой стороны, можно вспомнить Льва Толстого, который говорил, что политики и полководцы оказывают минимальное влияние на ход истории. Чтобы подчеркнуть это обстоятельство, Толстой в своем романе «Война и мир» приводил вымышленные отчеты о сражениях, когда генералы отдавали приказы, но эти приказы не имели фактического отношения к тому, что на самом деле происходило на поле боя[113].