Кривые деревья

Протирая запотевшее от дыхания окошко, видела молодая женщина Певческий мост на Мойке и огромное здание Министерства иностранных дел, потом появлялась полузамерзшая Фонтанка и розовый цирк Чинизелли, выплывали последовательно Дворцовый плашкоутный мост, салтыковский подъезд Зимнего, окруженный канавами Аничков дворец, Николаевский вокзал, Гороховая, дом Гиллерме, салон знаменитого фотографа Бергамаско…

Похоже, они двигались без всякой цели и чуть ли не по кругу!

Толчком возвращенная к действительности, Любовь Яковлевна с беспокойством ощутила, что скорость кареты заметно увеличилась. Лошади шли галопом, уродливый извозчик, привстав, лупил по крупам волосяною плеткой, сам получая удары по голове и толстой спине от размахавшегося зонтиком Игоря Игоревича.

Непроизвольно взвизгнув на крутом повороте, с ощущением отрывающегося желудка и сильнейшим еканьем в селезенке, молодая писательница отчаянно уцепилась за рукав мужа, однако сразу была отброшена в сторону.

— Останови… прекрати… умоляю!..

— Ты хочешь знать, — продолжая молотить извозчика, громовым голосом отвечал Игорь Игоревич, — и ты узнаешь!

— Я сейчас умру! Ах! А-а-а! — подавляя множественные позывы, пронзительно стенала несчастная.

— …хоешь ать — уаешь!

Лошадей уже не нужно было понукать — обезумевшие животные понесли, отчаянное ржанье разрывало барабанные перепонки и евстахиевы трубы, проникая в самые лобные пазухи, металлические ободья колес страшно скрежетали по булыжнику, ужасающе выл и матерился кучер. Карету швыряло из стороны в сторону, накреняло, подбрасывало, она вот-вот готова была опрокинуться. С тщетными мольбами о помощи Любовь Яковлевна вертко каталась по сиденью, внезапно взмывала в воздух и, противу воли перекувырнувшись, неловко приземлялась на пол или прилеплялась к стенке.

Неописуемые физиологические страдания прямо-таки убили в Любови Яковлевне все человеческое, но не могли затронуть писательское, и теперь это писательское, внетелесное и неподвластное, внимательно наблюдало и тщательно фиксировало в Любови Яковлевне события, произошедшие далее.

В адской какофонии звуков чуткое писательское ухо уловило нечто новое. Это были щелчки, сухие и отрывистые, неприятные, чрезвычайно похожие на те, что каждодневно слышала она дома. Без всякого сомнения, это были выстрелы. Внезапную догадку подтвердило и обстоятельство вытекающее. В задней стенке кареты появилось небольшое круглое отверстие, разглядеть которое в темном нутре сумасшедше несущегося экипажа мог только проницательный писательский взгляд.

Немедленно выглянувши в оконце, молодая авторесса узрела картину, достойную, может быть, пера Майн Рида. В неверном, мятущемся свете уличных фонарей, взлетая в воздухе всеми колесами, за ними мчалась пролетка с сорванным верхом. Какие-то люди (вновь — какие-то!) с разверстыми, захлебывающимися на ветру ртами, подскакивая и едва не вылетая на припорошенную снегом мостовую, отчаянно преследовали их и, вероятно, требовали остановиться. Демонстрируя очевидную серьезность намерений, головорезы палили из пистолетов, и пули с визгом пролетали мимо экипажа.

— Пять револьверов, — неожиданно спокойно и внятно произнес вывалившийся из-под суконной полости Игорь Игоревич. — Все — системы Нагана, последней конструкции, калибр 12,6. — Он сунул руки в карманы пальто и выдернул два пистолета. — Что ж, посмотрим… Наган против Стечкина… А ты, душа моя, — неожиданно обратился Игорь Игоревич к супруге, — будь добра, не поднимайся с пола и крепко обними меня за ноги!..

В любой иной ситуации несомненно отклонив подобное предложение, здесь Любовь Яковлевна безоговорочно подчинилась. Распластавшись на животе (где были любимая кровать и чудесный персидский ковер!) и упираясь локтями в пол, она обхватила сухие лодыжки мужа, тем временем переместившегося к растрескавшемуся заднему оконцу. С ловкостью макаки (пальмы, лазурное море, туземцы, прекрасный прямоносый незнакомец — удастся ли еще когда-нибудь помечтать?!)… с ловкостью макаки удерживая относительное равновесие в замкнутом безумном пространстве, Игорь Игоревич выбил мешавшее прохудившееся стекло и недвусмысленно просунул наружу два длинных вороненых ствола.

— Боже! Сохрани… спаси… помилуй! — нечто в этом роде совсем кликушески собиралась выкрикнуть Любовь Яковлевна, может быть, с приступами истерического рыдания — проявление эмоций на сей раз не состоялось… каретув тысячный раз швырнуло, голова молодой женщины откинулась и, с разгону мотнувшись вперед, тараном вошла между напрягшихся коленей мужа, тотчас же намертво сомкнувшихся. Шерстяные панталоны Игоря Игоревича забивали дыхание, царапали лицо, что-то твердое упиралось Любови Яковлевне в затылок, положение ее, бывшее отчаянным, становилось попросту безвыходным. Тело молодой дамы начало обмякать, в мозгу, лишенном притока питательного кислорода, развертывались картины идеальные и бесконечно далекие…