Кривая роста

— Начальник участка? — недоверчиво переспросил Казеннов, не имеющий представления, большая это шишка или маленькая — начальник строительного участка. Начальники ведь тоже разные бывают. Ученый секретарь знал, например, начальника санпропускника, который командовал тремя банщиками, знал одного начальника в снабженческой конторе, должность которого именовалась так: «начальник отдела при руководстве». У этого начальника реорганизации вообще всех подчиненных съели, остался, бедняга, один как перст.

Жебелев догадался и вывел Казеннова из затруднительного положения.

— Иначе — старший производительных работ.

— Прораб? — обрадованно переспросил ученый секретарь, и на душе у него стало легко.

Знакомство ученого секретаря с практикой грандиозного строительства, исследования научных проблем которого он творчески организовывал, исчерпывалось тем, что Иван Михайлович два невыносимо долгих года состоял членом правления жилищно-строительного кооператива. В результате он получил двухкомнатную угловую квартиру на солнечной стороне, второй этаж, с балконом. Кроме того, он прочно уяснил, что прораб — это небритый человек в ватнике и кирзовых сапогах, который вечно жалуется на недостаток кирпичей, отсутствие белил, пытается уговорить, чтобы приняли неструганые паркетные полы, безбожно опаздывает с графиком работ и все свои грехи сваливает на субподрядчиков и снабженцев.

Казеннов согласился на привлечение рецензента-прораба. Во-первых, это будет очень демократично, когда такой кондовый строитель, рядовой, так сказать, представитель миллионной армии, в клетчатой рубашке с розовым галстуком, появится на трибуне совета и по-простецки сказанет что-нибудь насчет раствора, белил и субподрядчиков. Во-вторых, Жебелеву надо в чем-то уступить, чтобы потом он не вздумал обвинять ученого секретаря в тенденциозном подборе рецензентов. Сам, батенька мой, выбирал. Полная была возможность предоставлена. Хочешь — академика, а хочешь — прораба. Тем более старшего. Вольному воля, полная, так сказать, демократия. В-третьих, при составлении годового отчета в разделе связи науки с практикой этого прораба можно подать как шоколадную конфетку. Новшество в работе ученого совета, смелый прогресс в организации научных исследований. А кто инициативу проявил?..

— Пожалуйста, — сказал Казеннов и с таким усердием и простодушием вписал в повестку заседания фамилию третьего рецензента, что Жебелеву стало даже неловко. Вроде он подкинул в башмак ученого секретаря натуральную колючку. Все-таки Иван Михайлович был в принципе неплохой мужик. Регулярно премии сектору визировал, формулировки писем в министерство шлифовал. Недюжинные способности человек к логическим доказательствам имеет… Клюнул, простая душа, на голый крючок, как глупый окунишка.

— Значит, рецензентов утрясли, — довольно сказал Казеннов.

— Утрясли, — еще более довольным голосом откликнулся Жебелев. — Теперь насчет приглашенных.

— Я полагаю, что здесь надо поскромнее. Зачем кадило раздувать? Члены ученого совета, сотрудники института… Ну и, скажем, из других организаций… двадцать человек.

— Сто двадцать, — поправил Жебелев, у которого в кармане лежал отработанный список приглашаемых на заседание ученого совета. В нем насчитывалось семьдесят четыре фамилии. Цифру сто двадцать Жебелев назвал из соображений, из каких снабженец, которому нужно две тонны кровельного железа, просит десять.

— Сто двадцать, — усмехнулся Казеннов. — Это вы, батенька мой, загнуть изволили… Новгородское вече хотите устроить. Тридцать человек самое большее.

В списке приглашенных Жебелев заранее решил не уступать. Чем больше людей выслушают его на совете, тем значительнее он получит поддержку. В этом Николай Павлович был убежден, так же как был убежден в своей научной правоте и своевременности постановки вопроса. Да и в большой аудитории резинового решения не протащишь. Не дадут. Доймут поправками и редакционными уточнениями.

Далее разговор ученого секретаря и руководителя сектора напоминал торг на лошадиной ярмарке. Словно один из них продавал подержанного мерина, а другой покупал его. Они убеждали друг друга, сердились на несговорчивость, апеллировали к совести, наконец, к элементарному здравому смыслу.

Казеннов уничтожил две таблетки валидола, а Жебелев нервно выкурил полдесятка сигарет. Потом они сошлись на золотой середине.

— Значит, семьдесят, — уточнил Николай Павлович, нервы которого в этой схватке оказались крепче.

— Почему же семьдесят? — вскинулся Казеннов. — Половина от ста двадцати — это, приношу извинения, шестьдесят.

— Сто двадцать мои да двадцать ваши — это сто сорок, — железным голосом сказал Жебелев. — Половина от ста сорока будет семьдесят. Арифметика, Иван Михайлович!

Семьдесят человек Жебелев официально пригласит на совещание, да человек тридцать придут по телефонным звонкам. В самый раз будет для первого случая.

Довольный таким оборотом дела, Николай Павлович согласился с ученым секретарем, чтобы его вопрос стоял вторым в повестке дня.

— Вторым так вторым, — сказал Жебелев. — Тезисы доклада я вам завтра пришлю.