— Ты дурак, — сделала я вывод.
— Это точно. Я снова сделал всё неправильно. В Озёрном Краю я искал человека… волка, который бы помог тебе привыкнуть. И вчера ночью я напал на его след.
— Нашёл? — равнодушно поинтересовалась я.
— Лучше бы не находил…
— Он не поможет?
— Он сумасшедший.
— А я — нет? — я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это — жизнь?
— Все мы немножечко, — многозначительно протянул любимый, — он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.
Я не попрошу.
Надеюсь, что не придётся.
Глава 6. Поворот
Манящая, пряная, щекочущая моросью ноздри.
Она подкрадывается сзади и закрывает глаза мокрыми ладонями.
Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.
Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.
Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.
Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.
Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.
Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы — матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново — иной, свирепой, живой, совершенной
— стоит того.
Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.
Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, — ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.
Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:
— Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!
Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:
— Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.
Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:
— Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно было? Неужто где-то лучше привечают?
— Загостились мы у тебя, бабушка, — ласково отстранила маленькие руки, — и так только переночевать просились, а сами которую седмицу тебя объедаем. Пора и честь знать.
Хозяюшка обиделась, но быстро отошла, заметалась по избе, поднесла ещё вяленой плотвы в дорогу. И не откажешься, чтоб не оскорбить.
Глядя на наши уменьшающиеся фигурки старушка не раскисала, не лила пустые слёзы, только недовольно качала головой одной ей ведомым мыслям. Но мы этого, конечно, уже не видели.
Серый уверенно тащил меня между деревьев. Не то что бы я жаждала познакомиться с сумасшедшим оборотнем, жившем в глуши, но муж считал это очень важным. Раз уж он привёл нас сюда аж от Городища, пусть развлекается. Волчица ничего не имела против. Да и мне всё равно.
— Ранняя в этом году осень, — буркнул муж. А о чём ещё нам говорить?
— Угу.
— И холодная…
— Угу.
— Давно такой не было.
Я смолчала.
— Фрось?
— М?
— Ты в порядке?
— Угу, — ну кто это придумал, что тишину обязательно надо прорезать голосом. Звери вон переговариваются только по делу. Запахов им хватает да жестов.
— Хорошая бабка Весея.
— Хорошая, — согласилась я, — добрая, заботливая.
— Только странная, — закончил Серый.
Я оскорбилась за старушку:
— Почему это?
— Она не пахнет. Ты не заметила?
В маленьком гостеприимном домишке всегда пахло свежим хлебом. Весея? Ну… Она тоже пахла хлебом. Но не человеком, это правда.
— Интересно.
— А спросишь, — напугаешь болезную, — усмехнулся муж, — видать, так никогда и не узнаем.
— Скажи, свет очей моих, а домик твоего Белогостя — он больше на берлогу похож?
— Ну а ты как хотела? Человек, тьфу, волк, в лесу живёт. Тут резные наличники ни к чему.
— Ммм, понятно. А дверь у него на одной петле держится?
— Я не виноват, — тут же оправдался муж, — он меня впускать не хотел.
— Ага, а стены по брёвнышку раскатаны? — я наконец указала на сиротливый остов. Странно, что Серый не приметил его раньше. Не ожидал, видать, вместо старенького, но ладного домика наткнуться на развалины.
Жилью нелюдимого старика досталось. Не сразу и поймёшь, что дом стоял — одна дверь упрямо держится на своём месте, хоть и покосилась. Но где же сам оборотень?
— Кровью не пахнет, — задумчиво протянул Серый, — а добром он бы не дался.
— Ой ли? Мало ли что в голову взбредёт. Сам же говорил, что дедок с глузду двинулся.