Крюк. Лабиринт

— Пускай это все болтается.

— Эй, сюда — во потеха! Тут есть еще кой -чего посмотреть.

Хряксон подтянул Сару к вершине скалы. Он помогал девушке перелезть через зубчатую стену и одновременно отмахивался от огнеяньих голов. Он их гнал как назойливых мух и кричал им: Кыш!.. Летите прочь!

Оказавшись в безопасности, Сара огляделась вокруг.

На душе стало легко, и она засмеялась. Оказывается, они с Хряксоном стояли на смотровой площадке орудийной башни. А башня была частью Великой гоблинской стены, которая тянулась — Сара видела это — в обе стороны до бесконечности. И петляла, то опускаясь, то поднимаясь. На равных друг от друга расстояниях в этой каменной зубчатой стене были орудийные башни. Девушка обернулась к человечку.

— Хряксон! — ласково проговорила она.

Человечек, казалось, не замечает ее. Он продолжал отгонять последние головы, которые еще залетали к ним, но вид у них был уже совсем унылый.

— Назад, назад! — кричал он и махал на них руками. — Прочь отсюда, а ну пошли, кому говорят!

Когда с последней головой было покончено, он волей-неволей повернулся и обратил свое лицо к Саре. Она стояла, сияющая, и смотрела на него. А у Хряксона, как всегда, был сердитый вид. Но сейчас даже это не смутило девушку — она чувствовала, как ужасно хочется ей отблагодарить этого человечка. Хряксон потупил взор. Может быть, проверял, целы ли его побрякушки, которые девушка приторочила к своему поясу, кто знает? У него самого на поясе теперь болтался мешочек, где лежал персик — задание Джарефа.

Сара протянула вперед руки.

— Вы пришли, чтобы помочь мне? Спасибо, Хряксон.

Она обхватила человечка, наклонилась и приблизила свое лицо к его лицу.

— Нет! — взмолился он и хотел отмахнуться от нее, словно она была одной из тех летающих голов. — Не делай этого! Не целуй меня!

Но она его поцеловала. И зашаталась под ними земля.

ЗДЕСЬ ПТИЦЫ НЕ ПОЮТ

Камни, на которых они стояли, раздвинулись — словно открылась дверь в западне, и Хряксон, а за ним и Сара обрушились в какой-то темный скользкий провал, похожий на здоровенную воронку. И беспомощно понеслись по нему вниз.

Стоило ли ради этого Саре мучиться, выискивая нужный путь среди этих головоломок и отгадывая бесконечные загадки? Пустое это занятие, сказал бы Хряксон, если бы теперь он сам не катился на спине и не размахивал руками и ногами как бесхозная платяная вошь.

Повелителем здесь был Джареф. А он не мог допустить, чтобы в его владениях появились какие-то там чувства. Никакой дружбы, никакой помощи, никакого участия к другому быть не должно! И вот теперь — когда Сара в порыве благодарности поцеловала Хряксона — Джареф выполнил свое грозное обещание сделать Хряксона принцем страны Вечной Вони.

В королевстве Джарефа каждый был лишь за себя. А если кто-то и делал что-то для другого, то никогда он не делал этого от чистого сердца, все подчинялось расчету. Это был, так сказать, вклад, который в нужный момент мог принести вкладчику проценты. Слово давать здесь считалось неприличным, и его царапали только на стенах уборных. Слово любить не означало ничего иного, кроме как удовлетворять свои половые желания. Каждый здесь стоял на своих собственных ногах. И если при этом ему еще удавалось встать на чуткие ноги, чтобы сорвать с фруктового дерева плод, повыше и повкуснее, он действовал правильно. А правильные поступки ценились куда больше, чем хорошие. И чем больше зависти вы могли вызвать в других, тем весомей была мера вашего успеха в этом королевстве. Где все до одного завидовали Джарефу. И угождали каждой его прихоти. Что вполне его устраивало, и поэтому все так и должно было продолжаться.

По крутому скату Хряксона и Сару на полной скорости выбросило на какой-то узкий горизонтальный карниз, который выступал с внутренней стороны Великой гоблинской стены — примерно на половине ее высоты. Первым из воронки вынесло Хряксона. И его по инерции протащило за край выступа, он едва успел ухватиться за него и, качаясь, повис над бездной. А Саре повезло: падая в провал, она приземлилась на ноги, плюхнулась вперед и дальше спускалась на руках и поэтому успела затормозиться и подать Хряксону руку — до того, как он сорвался с карниза.

Пережив такие мгновения, Хряксон расплакался. Но плакал он недолго: сейчас на него действовало что-то сильнее, чем пережитый страх. Особенно сильно это что-то действовало на его выдающийся во всех отношениях нос. Хряксон сморщил его. Потом прикрыл глаза и застонал.

Сара невольно сделала то же самое. Она забыла про хлипкий карниз, который мог обвалиться в любую минуту. Все ее внимание теперь было сосредоточено на запахе. Никогда ничего подобного не било ей в нос, она даже представить себе не могла, что такой гадкий запах может существовать во Вселенной.

— Ооо-х! — застонал Хряксон и стал давиться, будто его сейчас должно вырвать.

— Что это? — спросила Сара.

Ее тоже начало мутить. Хряксон обратил к ней свое лицо. Оно не выражало ничего кроме страдания.