Критический эксперимент 2033

— Вы же знаете, что я был ранен на сабинской войне.

— Да. Там ты был центурионом, — подтвердили плебеи.

— На следующую войну я не мог идти, вот меня и обложили налогом, а денег не было. Проклятый Тит Ларций «помог» мне. На следующий год в счёт процентов он забрал наше родовое поле. На второй год всё имущество и дом мой. А затем и меня самого! И держал меня в колодках, в темнице, и видите, что делал со мною!

Опилий взошёл на трибунал.

— Плебеи! Квириты! Вы видите, что делают с нами патриции и сенаторы. Прогнали мы царя. Так теперь у нас каждый год два царя и триста царей в Сенате. Дай им волю, они весь народ в рабов своих превратят. А на войну ходить требуют! Вот и сейчас вольски грозят нам отомстить за всё то, что мы с ними сотворили. Но разве пойдём мы получать раны, чтобы потом разные титы и аппии у героев войны, у храбрых воинов, забирали всё имущество, а потом и свободу? Пусть отцы сами себя и свои богатства защищают!

— Верно! Не пойдём на войну! Долой Сенат! Долой патрициев! — заволновались граждане.

Четыре патриция, на беду свою проходившие через Форум, были схвачены, ободраны и их начали пороть.

— Нечего нам оглядываться на патрицианский хищнический Сенат и на их якобы законную власть! Выберем своих сенаторов-плебеев, они назначат диктатора и будем править Римом! Аппий Клавдий, ты кто такой? Давай до свиданья! — раздался голос невысокого человека с бешено горящими глазами. Таких Евгений уже видел: те, кто оттеснены от кормушки, и сами изо всех сил стремятся пролезть к ней.

— Гай Сициний, тебя трибуном не избрали, вот теперь ты диктатором хочешь стать. И трибуны тебе слова не давали, — осадил его кто-то.

Всё-таки римские плебеи не какие-то московские «глисты» времён второго идиотского протеста. В людях разбираться умеют.

Опилий продолжил свои слова:

— Уйдём и создадим свой город!

Но тут раздался шум: с Палатина на Форум спускался человек среднего роста, постарше средних лет, с крепко сжатыми губами и каким-то каменным лицом. Перед ним двенадцать ликторов несли фасции с топорами. На нём была тога с широкой пурпурной каймой, а на голове венок.

— Аппий Клавдий пришёл! — заволновался народ. — И какая наглость: внутри померия фасции с топорами!

— Консул, прикажи ликторам вынуть топоры и склонить фасции перед державным народом, — твёрдо произнёс Опилий. — И выслушай, что народ хочет сказать тебе и всем отцам-патрициям.

Увидев, что на трибунале стоят три трибуна, и, следовательно, сходка имеет легальный статус плебисцита (плебейского собрания), Аппий безропотно, не выражая ничего на лице, подчинился законам. Народ отпустил выпоротых патрициев. Те, пара с бешеной руганью, а пара как побитые собаки, удалились с Форума.

Тем временем на Форум стекались всё новые и новые плебеи, многие вели с собой обращённых в кабалу должников, бежавших от хозяев или отбитых у них. Они тоже показывали свои раны и рубцы от побоев, а то и от раскалённого железа. Народ негодовал всё больше и больше. Но Аппий Клавдий был невозмутим, хотя на него сыпался град оскорблений.

— Опилий, я прошу тебя предоставить мне слово на вашей сходке. Есть важнейшие новости.

Опилий поразился корректности обращения спесивого патриция и консула, и смягчился:

— Консул, говори.

— Фециалы, выйдите к народу! — произнёс Аппий, обращаясь к регии.

Регия была самым большим зданием на Форуме, святилищем сразу нескольких культов.

Толпой народа Евгения поднесло к самому трибуналу, там он и задержался, ухватившись за столб. Ему очень хотелось вмешаться в события, но он помнил какой-то роман, кажется, времён ещё до Дурацкой Революции 1988–1993 годов. Там исправитель, засланный на феодальную планету под именем дона Руматого, некоторое время пытался не вмешиваться в события, исправляя критические мелочи и внимательно наблюдая. Но затем правители втянули его в придворные интриги, дон Репа, практически правитель государства, попытался привлечь его на свою сторону и, кажется, подсунул ему хорошую девушку в любовницы. А бешеный революционер Арата Горбатый устроил под видом опричников дона Репы атаку на дом Руматого. По привычке революционеров всех времён и народов, его боевики застрелили любовницу Руматого, и спровоцировали того на дикую месть, конечно же, тем, кого он считал виновными в убийстве, и кто тоже были гораздо ближе к чертям, чем к ангелам. Естественно, Руматый задание провалил, но по обыкновению избегать жёстких и правдивых концов, его не прибили во время бешеной атаки на дворец и не оставили, как и полагается, навсегда в мире, где он подвёл всех, а «гуманно» спасли свои. Видимо, засылали его амеры, а не русские, поэтому этот Руматый и вёл себя так тупо… Из обрывков разговоров, пока он ждал в Критическим центре, Евгений понял, что амеры своих пытались вытягивать после неудачи (правда, не всегда удавалось, и последствия для мира от этого были катастрофические). А «Эбуцию» нельзя было ошибаться. Спасать и его, и мир, откуда он заслан, никто не будет.

Вышли жрецы-фециалы и объявили:

— Только что наш коллега вернулся с границы. Вольски нам объявили войну и уже двинулись на наши земли.