Критический эксперимент

После третьего симпозиума симпозиумы стали повторяться регулярно. Знатные люди рассматривали их как достопримечательность Кенигсберга, а гетеру Лаиду — как его украшение. После ночей с любовниками она вновь возвращалась ко мне, но некоторое время не для соития. Наоборот, выждав несколько дней, она взяла с меня клятву полгода не иметь дело с женщинами вне дома и стала подкладывать мне раз в две ночи Анну. Я понял, что она очень хочет, чтобы Анна забеременела, и сопоставил это со словами Суворова в момент распеканции. Вот ведь тонкая штучка и хитрая бестия! Своего незаконного ребенка Суворов бы ни за что не узаконил, тем более, сыновья у него уже прекрасные, и откупился бы какой-то мелочью. А тут формально будет мой ребенок, но Суворов может втайне считать его своим, и вот его он и узаконит с удовольствием, и подарит ему гораздо больше!

Один из симпозиумов привел к неожиданному результату. Ротмистр фон Шорен, богатый помещик, активно ухлестывал за гетерой, и она согласилась провести с ним ночь, но в начале ночи прямо нагой сбежала ко мне в комнату, поскольку он попытался ее грубо насиловать, а не улещивать. Фон Шорен стал ломиться в дверь, я урезонил его, что так дворянин не делает, и мы договорились о дуэли. Гретхен хотела помчаться к губернатору, чтобы тот остановил дуэль, но я чувствовал, что дело будет не так опасно (все-таки уже XVIII век, и дуэли перестали быть столь кровавыми, как раньше). Провели формальные переговоры, за время которых фон Шорен, с одной стороны, поостыл, а с другой, без памяти втюрился, поскольку не ожидал встретить сопротивления.

Переговоры шли три дня, и на четвертый день я, поручик Сенжинский (мой секундант), вахмистр фон Цустер (секундант фон Шорена) и мой противник встретились рано утром на лесной полянке. Договорились стреляться в тридцати шагах, и в случае безрезультатности обмена выстрелами любой из дуэлянтов имел право потребовать повторения боя. Было прохладно, но мне захотелось снять камзол: в нем было как-то неудобно. Я снял его и повесил на дерево чуть в стороне. Фон Шорен, не желая, чтобы у него было хоть какое-то формальное преимущество, тоже повесил свой камзол на дерево. Мы разошлись на шестьдесят шагов и начали сходиться. Я уже видел, что дело идет к вежливому обмену выстрелами, и выстрелил первым чуть в сторону, туда, где висел камзол противника. Раздался звон. Фон Шорен вздрогнул и потребовал прервать дуэль и проверить, что же случилось. Оказалось что я попал в его золотую табакерку.

-- Чем перед Вами провинился мой камзол? — Раздраженно спросил фон Шорен.

Я решил чуть-чуть приврать. Стрелял я плохо, и попасть в камзол помогло некоторое везение, а уж табакерка была подарком судьбы.

-- Я не хотел бы, чтобы кто-то сказал, что я стрелял в Вас и промазал на милю, вот я и захотел прострелить камзол, дабы меня не упрекали в том, что я — законченный штафирка, хотя я такой и есть. А табакерка — это просто подарок судьбы нам обоим. Вы теперь сможете показывать простреленный камзол и табакерку и рассказывать всем, какая жестокая была дуэль, и вас спасла лишь табакерка.

Фон Шорен и секунданты расхохотались. После того, как фон Шорен успокоился, он насупил брови и строго потребовал меня к барьеру. Я вышел. Сердце учащенно билось, поскольку я теперь боялся, что он захочет показать свою меткость и по ошибке промажет в меня. Фон Шорен тщательно прицелился и тоже прострелил мой камзол.

-- Посмотрите-ка на камзол.

Я увидел, что пуля попала в пуговицу, и пуговица начисто расплющена. Ведь пуговицы тогда были металлическими и массивными.

-- Теперь Вы тоже сможете рассказывать, что я попал вам в сердце, но вас спасла пуговица.

Я внутренне содрогнулся. Фон Шорен, оказывается, был очень метким стрелком. Он вполне мог бы покалечить меня, не убивая, но предпочел моральный реванш.

Секунданты, корчась от смеха, посовещались и объявили свое решение, что дуэль считается результативной, поскольку дуэлянтам нанесен равный ущерб, и что все мы должны дать слово чести не отрицать никогда, что камзолы во время дуэли были на нас, и не проговариваться о том, где они висели, когда в них стреляли.

Таим образом, все было улажено. Мы искренне обнялись. Фон Шорен попросил меня передать его извинения Лаиде и попросить у нее разрешения прийти еще раз на симпозиум. Я обещал. Она со второго раза разрешила ему прийти еще разок, но не больше. Он пришел, задарил ее, но она осталась непреклонной, хотя и простила его. На второй раз она ему улыбнулась, но выбрала не его. На третий раз он добился своего и был на седьмом небе от счастья, но тут ему пришло давно просимое им назначение комендантом крепости на воинственную юго-восточную границу (он так мечтал о подвигах и о военной карьере!)