Криптум

Райзер молился на старом человеческом диалекте, которого не было слышно уже десять тысяч лет. Его модуляции показались мне знакомыми. Дидакт когда-то изучал человеческие языки.

Чакас молчал.

Моя броня постепенно отказывала. Дыхание затруднилось, стало поверхностным. Что-то сверкнуло справа. Я хотел повернуться, но броня замкнулась, обездвижив меня. Оранжевое мерцание выросло до невыносимого блеска, и я увидел, как плавятся и падают наши перегородки и контрольные поверхности – и в то же время между нами и вакуумом пытаются выстроиться новые стены жесткого света. Даже в осаде, лишенный всех высших функций, корабль Дидакта отважно пытался защитить нас.

Наш мир превратился в судорожную борьбу без правил между лучами разрушения и новыми конструкциями. Я в немом очаровании следил за этой борьбой, достигавшей теперь своего апогея, и своими природными органами восприятия уже перестал улавливать ее ход… Потом борьба стала медленно сходить на нет.

Наш корабль проигрывал.

Половина того, что осталось от командного центра, – неопределенная, угловатая и гораздо меньшая в размерах – отпала и исчезла. Я краем глаза увидел изогнутые очертания охотника-киллера класса «отчаяние», мерцающие, лоснящиеся в сиянии нашего догорающего корпуса. Мы парили сами по себе. Наш воздух быстро застаивался, и мы были окружены вакуумом.

В моем сужающемся поле зрения появились три мощных, полностью функциональных искателя – более длинные, лощеные версии боевых сфинксов Дидакта. У них, обезличенных, темных, быстрых, отсутствовали скалящиеся очертания более старых машин.

Один из них пронзил только что нарощенные стены и, описав круг, остановился позади нас. Потом, подняв кверху нос, пронзил внутреннюю перегородку в поисках других пассажиров. За обломками корабельных палуб я увидел, как искатель освободил боевых сфинксов, но только для того, чтобы раздробить их, словно игрушечных, на отдельные секции, а потом превратить в искрящуюся пыль.

Сфинксы не оказали сопротивления.

Другой искатель взял на буксир Дидакта, потащил его за собой на струне, словно детскую игрушку на резинке, подальше от горящего корабля.

Третий приблизился ко мне, но ничего не предпринимал, словно ждал инструкций. Потом, когда поле моего зрения сузилось до сиреневого конуса и мне стало казаться, что я глотаю последние капли воздуха, искатель выдвинул манипуляторы и вытащил меня из разбитого корпуса, но не в сторону флотилии кораблей, а наружу, вокруг… и наконец вниз.

Нас всех бесцеремонно поволокли на планету сан’шайуумов.

Глава 24

Парализованный, помещенный, как в пузырь, в прозрачное поле, с дезактивированной подавителями анциллой, я мог, как из первого ряда партера, видеть постоянно меняющиеся картины того, что могут сделать Предтечи, когда верх над ними берут ярость и страх.

У них нет воинской дисциплины.

Атмосфера внизу представляла собой вихрящийся хаос огня и дыма. Военное снаряжение и автоматические боевые системы были слишком малы, а потому невидимы, но я видел их действие – мечущиеся игольчатые световые лучи, сверкающие дуги, прорезающие континенты, похожие на штампы пя́тна, впечатанные в поверхность, а после поднятые с вращением и наложенные вновь. Я в жизни не видел ничего подобного. А Дидакт видел.

Его воспоминания давали комментарий и контекст, а струна тащила меня за собой в ад.

На какой-то момент планета пропала из принудительного поля моего зрения, и теперь, глядя вверх, я видел корабли и оружие, которые двигались по более высоким орбитам, как обезумевшие звезды. Видел ослепительное солнце, а потом искрящийся, растворяющийся корпус корабля Дидакта.

Корабль, посеянный Библиотекарем в центральном пике кратера Джамонкин, был смят и разломан, превратился в бесформенную массу, которая все еще пыталась восстановиться.

Корабль, у которого даже имени никогда не было.

Несколько раз искатель пересекся с импульсом ионизированного газа и сильно разогретой плазмы, которая обожгла мои нервы и пробрала до костей, не издав никаких звуков.

Я постепенно начал понимать, что децимация мира сан’шайуумов не была стопроцентно односторонней. Сама планета была источником плазменных импульсов и другой огневой мощи. Что еще интереснее: я увидел очертания корабля на фоне звезд, который никак не был похож на корабли Предтеч – плоская платформа, окруженная трепещущими серебристыми парусами. Эти паруса то сжимались, то расширялись, как колокол медузы, словно безуспешно пытаясь выплыть куда-то.

Колокол растворился, платформа переломилась, с нее посыпались тела – крохотные, неподвижные. Потом все исчезло. Меня еще раз развернуло. Планета была уже так близко – протяни руку и достанешь; может быть, километров сто оставалось до ее поверхности. Ночь подчеркивала умирающее сияние того, что, возможно, было лесами, городами.

Близ становящейся все ярче арки рассвета посверкивала в тени восходящего солнца река, усеянная оранжевыми точками, горящими кораблями – теми кораблями, которые плавают по воде.