Трусы! Боже, у меня же там трусы сохнут на полотенцесушителе! Шлепнув ладонью себя по лбу, уставилась в тарелку и бессильно засипела. Знаете, как выглядит позор? Он черного цвета. Модель танга. С кружевом.
— Розовым. — Ответила, замирая от смущения и борясь с безотчетным желанием куда-нибудь спрятаться.
Глава 11
Когда он вошел — по его взгляду сразу стало понятно, что думаем мы об одном и том же. Боже. Воздуха мне, воздуха! Я бы, скорее всего, умерла там от стыда, если бы Дубов не начал действовать на нервы. Прежде, чем взять вилку в руки, этот… нехороший человек… наклонился и
— Приятного ап… — договорить не смогла. Моргнула пару раз, пытаясь убедиться, что все правильно вижу, и не удержалась: — От моей стряпни еще не пострадал ни один человек на этой планете.
— Это точно? — спросил с сомнением.
Покрутив в руках солонку, отодвинула ее в сторону. Не ровен час — запустила бы в него не глядя, а там, на ум вновь приходила только лесопосадка. Видимо он прочитал мои мысли, потому, что ехидно улыбнулся, но все же взялся за приборы.
— У тебя есть соевый соус?
Интересно, кого-то бы задел такой вопрос? Думается мне, что нет. Никого нормального. У меня же мозги окончательно превратились в кашу из перца чили. Когда-то давно я увидела интервью с Виктором Андриенко. И запомнила одну из его фраз: «Мне нравится все, что готовит моя жена. А если не нравится, я просто молча беру соевый соус».
Доставая бутылку из холодильника, пришлось покорно признаться самой себе — Кирилл Дубов для меня как та красная тряпка для быка. Бесил одним своим присутствием. А иногда казалось, что злит намеренно.
Молча поставила перед ним приправу и села на свое место. Принялась накручивать на вилку пасту.
— Ты всегда так поздно домой возвращаешься?
— Нет. Не всегда.
— Напиши мне свой примерный график. — А, не дождавшись ответа, добавил: — Это в твоих интересах.
— Хорошо. — Близость
Чувствуя непонятное настроение собственного организма ниже пояса, попыталась подумать о чем-то другом. Не вышло. Мысли сами сворачивали на непристойные темы. Наваждение какое-то!
— Почему ты уволилась из салона?
Слегка поперхнувшись, подняла на него глаза. Ну да, я же написала заявление по собственному желанию, так сказать. Вывески о том, что директор попросил, нигде не было.
— Меня уволили. Бортнич.
Кирилл Геннадиевич хмыкнул и продолжил кушать. Доедая, вынес вердикт:
— Недурно. Видимо часто такое готовишь.
Замечательная похвала, не находите? Намек на то, что если бы готовила это блюдо редко, то вышло бы что-то несъедобное? Он обладал по ходу нетривиальной способностью сказать приятное неприятно. И эта вечная непробиваемая мина на лице выводила из состояния равновесия! Смотреть на мир вокруг себя безразличным взглядом, изредка сменяя его на пренебрежительно-насмешливый — каким человеком надо быть?
— Что на счет чая?
«Раз, два, три, четыре, пять… глубокий вдох, спокойствие, только спокойствие.
Чаепитие в полном молчании. Слежка темно-серых глаз за каждым моим движением. Холод по плечам — волной по телу. Зачем я заключила с ним этот чертов договор?!
— Спасибо, Нелли. — Поднялся и вышел. А я смогла полноценно вдохнуть.
Через пять минут, уже одетый и с ноутбуком в руке, заглянул опять ко мне.
— Завтра мы идем в оперу. Жду тебя к пяти.
— Я не могу. — Вырвалось; и тут же сникла под бездушным взором. — У меня прогон вечером…
В ответ кривая ухмылка.
Хлопнула входная дверь.
Опустившись бессильно на табурет — закрыла лицо руками.
Пропустить генеральную репетицию — это из ряда вон. Даже полумертвый актер должен на нее явиться. С худруком «Арт-бума», Светлицким Олегом у нас были давние дружеские отношения. Но так я его не подставляла никогда. Про приступы мигрени он знал. Потому и главные роли никогда не давал. Эдакое молчаливое соглашение между нами.
А теперь мне пришлось ему врать. Из-за своенравной сволочи по имени Кирилл. В оперу ему припекло! Именно в вечер прогона! А почему не первого октября, на открытие нашего сезона?! Пожимая руку Дубова, разве предполагала тогда такое? Нет, конечно.
Наказывал. Открыто. Безжалостно. Жестко.
На следующий день, кусая губы и выкручивая пальцы, позвонила Олегу и сказала, что мне плохо. Он, конечно же, вошел в положение, лишь попросив быть в норме к премьере.
— Постараюсь. — Промычала, давясь горечью и думая о том, какие вершины моей неприязни к Дубову еще предстоит покорить.
Но в случае с ним, как уже смогла не раз убедиться, это были цветочки. Если кажется, что хуже уже некуда,
Приехав к нему ровно к пяти, удостоилась омерзительной улыбки. Нагнул. Доволен собой.