Криптография и свобода

Примерно тем же, чем и на 4 факультете. Преферанс мы любили за его «математичность», за точный подсчет вариантов, за элементы теории вероятности (прикуп), за возможность покарать зарвавшихся, пренебрегающих точными расчетами в угоду эмоциям и азарту. Он стал для нас своеобразным наркотиком, без пульки не обходились скучные лекции по марксистско-ленинской философии и политэкономии, основам радиоэлектроники, а также летние походы и московские пьянки. На факультете образовывались стойкие преферансные группы, любимым местом сбора которых были уединенные комнаты спецбиблиотеки, где разрешалось работать с секретными документами и куда был ограничен доступ посторонним, в том числе и нашему Чуде. Чаще всего игра шла не на деньги – это слишком тривиально. гораздо интереснее было придумывать различные наказания проигравшим – пропрыгать на одной ноге (одном сапоге) от аудитории до Чудиного кабинета, издать громкие ослиные крики, отжаться от пола, поднять несколько раз пудовую гирю. Летом, в походе на байдарках, традиционным наказанием было натаскать дров и приготовить еду.

В те времена было много великих свершений типа БАМа (на Б начинается, на Ь кончается, в мужиках нуждается – Байкало-Амурская магистраль), и, чтобы тоже быть причастными к чему-то грандиозному, монументальному, мы решили писать пулю на 1000, чтобы окончить ее вместе с 4 факультетом и получить в конце обучения нечто вроде диплома специалиста по преферансу. Долгих два года наша преферансная компания шла к намеченной цели, по крупицам собирая эти фантастические 1000 очков в пуле. Один раз, на сборище в честь 23 февраля, Витек, получив на мизере заслуженный паровоз, совершил святотатство: воспользовавшись некоторым замешательством остальных преферансистов, вызванного бурным обсуждением подробностей подцепления паровоза, он, как партизан на допросе в гестапо, попытался скомкать пулю и проглотить ее. Но остальные гестаповцы были еще настолько трезвы, что быстро скрутили ему руки, раскрыли рот и вытащили из него драгоценнейшую бумагу. Разгладив и проутюжив сей документ, общество единодушно дополнило традиционные правила преферанса: за попытку сжирания пули – 100 очков в гору.

Однако пора вернуться к летописи 4 факультета и описанию каких-то других, положительных черт его аборигенов, а то все время домино да карты. А где же что-то возвышенное, духовное? Где, например, театр?

На Таганке. И на 4 факультете сразу же оценили его. Это был один из немногих очагов раскрепощенности и свободы, отдушина в тухлой атмосфере брежневских лет. Даже Чудо не могло не отметить: «По Таганке и еще кое по чем заскучали».

Чтобы современный молодой читатель смог по достоинству оценить Таганку тех лет, надо сначала окунуться во времена застоя, попытаться понять мысли и чувства тех, кто жил тогда в СССР.

Это что за Бармалей
Нагло лезет в мавзолей
Брови черные, густые,
Речи длинные, пустые
Он и маршал, и герой,
Отгадай, кто он такой?
Кто даст правильный ответ,
Тот получит десять лет

Всем и вся безраздельно правит КПСС. Во главе партии – древние старцы, которым нужен уже только «покой, кефир и теплый сортир». Почти вся экономика, по традиции, работает только на выпуск танков и ракет, но в Сибири открыли много нефти и поток нефтедолларов позволяет еще поддерживать минимальный жизненный уровень народа. Но только в Москве! Километров 100 от Москвы – жуть с пистолетом! Практически ничего, кроме водки и хлеба, в сельских магазинах нет. «Длинная, зеленая и пахнет колбасой» — электричка из Москвы.

И во всех газетах, по радио и телевидению, по советской традиции одно и то же: коммунистическое пустозвонство, показуха, лозунги типа «сегодня работать лучше, чем вчера, завтра — лучше чем сегодня», откровенная ложь. Большинство людей уже не верит ни в какие идеалы, озабочены только тем, где, как и что достать, обменять, записаться в очередь, получить льготы, ухватить.

– Планы партии – планы народа!

вещала аршинными буквами с крыш домов партийная пропаганда.

Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой…

доносился в ответ хриплый магнитофонный голос из открытых окон.

Песни Высоцкого – это песни того поколения, задавленного повседневными заботами о своем существовании, это отдушина, глоток свежего воздуха в атмосфере, отравленной ядовитыми парами развитого социализма.

Конечно же, в 20–летнем возрасте было другое понимание. Все мы были комсомольцами, ходили на комсомольские собрания и субботники, слушали политинформации, лекторов-пропагандистов. Но все это – чисто формально, раз так положено – значит проще подчиниться, чем выступать и наживать себе какие-то неприятности. А Таганка и Высоцкий – это по собственному желанию, от души.