Крип

Безумно хотелось пить. Примерно так же она чувствовала себя однажды, год с лишним назад, когда с вечера накатили в хорошей компании, а утром пришлось идти подменять некстати приболевшую напарницу, причем без опции увильнуть под благовидным предлогом. Это неприятное чувство, когда надо куда-то идти, что-то делать, причем надо еще старательно изображать живого, здорового человека, в то время как больше всего хочется лечь и заснуть прямо под гидравлическим креслом, среди невыметенных патл. Сейчас ничего изображать не требовалось, можно было корчить любые рожи, материться со всей дури, но и чувствовала она себя намного - просто непередаваемо - хуже. От усталости мутило до кислой желчи во рту, а от жажды дико болела голова, и ноги заплетались. Красный свет редких служебных ламп резал глаза и, казалось, отдавался пульсацией раскаленными иголками где-то в темени.

Крип в очередной раз вырубился, оскалившись, как вампир, и закатив глаза под полуприкрытыми веками. Немудрено, с такими то травмами и такой, прости господи, транспортировкой. Ольга плохо помнила, как она тащила за воротник тяжелого парня, повинуясь его обрывочным указаниям. Кажется, они пролезли через какой-то лаз в коммуникационный тоннель или что-то подобное. Затем еще несколько раз ломились через люки, точнее она пролезала, а затем, в голос матерясь, протаскивала рычащего от боли Крипа, которому даже изжеванный, прокушенный насквозь ремень уже не помогал. Кто бы ей сказал, что в руках окажется столько силы, даже с поправкой на помощь самого увечного, который отталкивался ногой как мог. Некстати вспомнился папаня с его коронным «Да на тебе, падлюка такая, пахать надо!».

Смотреть на мучения бедолаги не было никаких сил, и девушка ежеминутно хотела его бросить – чтобы не видеть больше это лицо, на котором отражалась бесконечная, запредельная боль. Но каждый раз что-то останавливало. Может, память о матери, которая так же страдала перед смертью в затянувшейся раковой агонии, брошенная всеми кроме дочки. А может, толика невольного уважения к человеку, который на голой воле превозмогал, кажется, саму смерть. Более того, когда парень был в сознании, а Ольгу снова пробивало на истерическое рыдание, он даже пытался ее утешать. Во всяком случае, так девушке казалось, поскольку она по-прежнему ни слова не понимала, ориентируясь лишь на интонацию.

Тяжелее всего было закрывать за собой люки, небольшие, но очень толстые, с клепками и штурвалами. Крип настаивал, чтобы все они запирались, жестикулируя как умалишенный, насколько позволяли раны, и Ольга с этим вполне согласилась, понимая, что они каким-то чудом разминулись с неведомой силой, разносившей снаружи кровавый склеп. И сила эта вполне способна проследовать за беглецами. Но от согласия ржавые, прикипевшие друг к другу шестерни лучше крутиться никак не желали. Судя по состоянию тоннелей и толстому слою пыли, парикмахерша и гламурный садист в плаще были здесь первыми гостями за долгие месяцы, если не годы. Но по сравнению с уже произошедшим экстримом липкая, мохнатая пыль, похожая на свалявшуюся до войлока паутину, казалась милым, незначительным довеском.

- EgosumservusImperatoris… - пробормотал сквозь зубы очнувшийся Крип. Он дышал тяжело, с присвистом, но кровавой пены на губах не было. Ольга ни хрена не понимала в медицине, но про сломанные ребра и проткнутые легкие слышала. Казалось странным, что подобное не случилось с этим садомазо-нацистом. Судя по состоянию глянцевой кирасы, половина грудной клетки несчастного должна была стать крошевом из костей и порванного легкого.

- Заткнись, бога ради, - выдохнула Ольга, собираясь с силами для очередного рывка. Предстояло тащить раненого еще метров десять, до очередного люка, на этот раз, для разнообразия, восьмиугольного.

Сука… А ведь предлагали ей идти на курсы парамедицины. И даже почти согласилась. Но потом то да се, пятое-десятое, все откладывалось да откладывалось… А теперь этот херов Блейд в плаще откинется у нее на руках не пойми от чего. И ничего не поделать, она даже диагноз ему толком не поставит.

Ольга с ужасом подумала, что «пивная банка», буквально воскресившая Крипа, наверняка не бездонная, значит, довольно скоро закончится. И тогда … Непонятно, что тогда и главное – как этому помешать, но ближайшая цель маячила впереди, тускло отсвечивая в красном свете металлической полировкой. А там видно будет.

Черт возьми! Глупость какая. Как там у Сапковского было – «от злости захотелось укусить себя в зад», вроде? А, неважно. «Хорошая мысля приходит опосля».

- Стопэ, - «пацанчиковое» словцо, прежде Ольге совершенно не свойственное, оказалось удивительно к месту.

- Давай ка снимем эту хрень, - задыхаясь, предложила девушка. Точнее декларировала намерение, понимая, что, во-первых эту гениальную мысль надо было подумать намного раньше, а, во-вторых не облегчив Крипа хотя бы килограммов на десять, дальше она его не вытянет.