Криницы

— Зачем ты пустила его? — с угрозой спросил Алёша.

— Я пустила?.. Чего ты пристал ко мне? Не я в доме хозяйка. Мать…

— Неправда! Если б ты не захотела, мать никогда не пустила бы. Ты же матерью командуешь.

— А что тебе до меня и до моей матери?

— Рая! Ты знаешь…

Он потянулся к ней, хотел прикоснуться к её руке. Но она брезгливо отшатнулась, поморщилась.

— Отстань! Хоть бы умылся. На тебя гадко смотреть. Эти слова так больно резанули Алешу, что он онемел от обиды, в горле застрял соленый комок, а глаза наполнились слезами. Раиса подождала и, не дождавшись ответа, пошла догонять товарищей. Но не сделала она и трёх шагов, как Алёша в отчаянии крикнул: «Эх!» — и со всего разгона бросился с крутого обрыва в речку.

Рая услышала, как всплеснула вода, обернулась и увидела расходившиеся по поверхности круги и плывущую вниз по течению Алёшину испачканную мазутом кепку. Крик ужаса вырвался из её груди.

Орешкин и учительница, отошедшие уже довольно далеко, остановились и окликнули её:

— Ра-ая! Что-о там тако-ое?

Но она не могла произнести ни слова и не сводила глаз с реки, где кружилась кепка. И вдруг у другого берега снова всплеснула вода и вынырнула голова Алеши. Он фыркнул и схватился руками за ветви ракиты, низко склонившейся над рекой, подтянулся; с его майки и штанов стекала вода.

Тогда Раиса захохотала и бросилась бежать к ожидавшим её учителям.

Алёша услышал этот хохот и, выбравшись на берег, снова безжалостно выругал себя. Дурак, дурак! Мальчишка! Он представлял себе, как Рая рассказывает Орешкину и незнакомой учительнице о том, что он кинулся в речку, и сгорал от стыда.

В таком состоянии он вышел на поляну, сбросил мокрую одежду, чтоб просушить её, и, лежа в одних трусах, казнил себя, что начал этот разговор.

Однако все эти переживания не помешали ему заснуть, и он часа два крепко проспал на солнцепеке. Проснулся с чувством облегчения на душе, как будто во сне все забылось. Солнце перевалило за полдень, поляну укрыла тень могучих дубов, под которыми он лежал. Дубы стояли молчаливые, торжественные, ни один листок не шевелился. Было душно, парило от земли, щедро напоенной вчерашним дождем. Стучал дятел. Не давали покоя мухи.

Вдруг Алёша услышал стрекотание комбайна. У него заколотилось сердце. Все кончено, кто-то другой работает на его машине, а его теперь и близко не подпустят к ней. «Что я наделал?»

Он оделся, вышел на опушку, к речке, но дальше не пошел: стыдно было встретиться с людьми.

Комбайн умолк, и вскоре Алёша услышал у речки голос брата. Сергей звал его. У парня отлегло от сердца: значит, работал не кто иной, как Сергей, и, конечно, комбайн он отремонтировал, иначе не искал бы его, Алёшу. Ему хотелось кинуться навстречу брату. Но он сдержался, только вышел из лесу и, пройдя по лугу так, чтоб Сергей заметил его, лег под кустом.

Брат подошел с каким-то незнакомым человеком. Невысокий, худощавый, с резкими чертами лица и острыми чёрными глазами, на первый взгляд показавшимися суровыми и колючими, человек этот испытующе, внимательно приглядывался ко всему окружающему. Алёша подумал, что это ещё один корреспондент, уже из какой-нибудь столичной газеты.

— Полюбуйтесь! Я так и знал, что он где-нибудь отлеживается и в ус себе не дует! А я летел из Кравцов, чуть голову не сломал, — с возмущением сказал Сергей, указывая своему спутнику на Алексея. — Работнички! На пять минут ремонта, а они весь район на ноги подняли… политику развели…

Алёша молчал. Они сели на траву рядом с ним. Незнакомец с хорошей улыбкой разглядывал братьев, как бы сравнивая их, глаза его теперь не казались уже такими колючими. Сергей, хотя и возмущался, тоже с интересом смотрел на Алёшу, как будто год его не видел. Он до сих пор считал Алёшу мальчиком, тихим, скромным, который даже на младших редко повышал голос. И вдруг мальчик этот показал зубы. «Матюком, сукин сын!» — вспомнил он, как кипятился главный механик. Сергей в душе был доволен, что Баранову пришлось проглотить такую пилюлю. Поделом ему, растяпе! Но как этот мальчишка, его брат, позволил себе такую вы ходку со взрослыми? Этого так оставить нельзя!

— Ты, брат, оказывается, и впрямь герой. Ого! Я и не заметил, когда ты таким стал… Ты скоро всех пошлёшь… Постыдился бы! Школьник!.. Молоко на губах не обсохло!.. Вот попрошу отца, чтоб он показал тебе, где раки зимуют.

Алеше не хотелось оправдываться, но и слушать это было неприятно, стыдно при чужом человеке. Как бы это перевести разговор на другое? О чем бы у Сергея спросить? И вдруг вспомнились корреспонденты. Алёша лег на спину, со вкусом потянулся и, улыбаясь, неожиданно сказал:

— Ты, Серёжа, скажи лучше, когда ты женишься на Наталье Петровне?

Сергей поперхнулся на полуслове, смутился до смешного, начал заикаться:

— Ты-ы б-бездельник… б-болтун!

И вдруг, то ли с умыслом, то ли для того, может быть, чтобы скрыть свое смущение, Сергей повернулся и сказал:

— Вот познакомься лучше… Новый директор нашей школы Михаил Кириллович.