Крики в ночи

И пусть они и это запишут.

Эмма нахмурилась:

— Тогда зачем он привез тебя сюда?

Этого я понять не мог. Охранники могли перерезать мне горло и выкинуть кишки в выгребную яму. Но они все же были полицейскими. Кто-то не дошел до конца во время того нападения в лесу и отступил прошлой ночью. У Ле Брева все-таки есть какое-то подобие долга, хотя и деформированного и жестокого. Почему он охраняет эту сумасшедшую женщину?

Я попытался рассказать Эмме все, что знал, о детях мадам Сульт, о мемориальной доске с именем Марселя. Всю эту кровавую историю, которая вела к особняку с закрытыми ставнями.

— А сейчас пойдем со мной, чтобы найти их.

Я нежно обнял ее, пока мы стояли там с единственным свидетелем в лице жандарма, который смотрел из окна на больничный двор. С грузовика разгружали белье.

— Эмма, ради детей давай попытаемся еще раз. Пойдем со мной в дом.

Я увидел, что она плачет.

— Если их там нет, — наконец промолвила она, — между нами все кончено.

— Ага! — Вернулась маленькая медсестра в черных колготках еще с одним полицейским в форме. — Если месье отдохнул, вас хочет видеть старший инспектор.

Эмма держалась за меня, как будто не была уверена, что устоит на ногах.

— Старший инспектор ждет, — настаивала сестра.

Я был слишком занят, целуя Эмму, несмотря на боль в руке. Наконец Эмма освободилась от меня и отступила назад.

— Он привез меня сюда к тебе и ждет в машине на улице. Он попросил меня пойти первой.

На случай, если нас смогут записать на пленку, подумал я. Как он мог и обвинять, и помогать мне одновременно? Я размышлял об этом и выкинул из головы мысль, что все еще был подозреваемым.

— Насколько я знаю… он сам мог все это сделать.

— Джим, тебе нужно сотрудничать с ним. Ты не можешь позволить себе ожесточаться.

— Ожесточаться? Неужели ты ждешь, что я прощу полицейского, который охраняет место, где исчезли мои дети? Где они? Может, уже в могиле?

— Не говори так.

У нее перехватило дыхание, но она потихонечку переходила на мою сторону. Я чувствовал тянущую боль в руке на месте укусов.

— Пусть убирается к черту.

Она покачала головой:

— Джим, ты должен поговорить с ним.

Новый полицейский все еще ждал, вертя в руках кепи. Симпатичный молодой человек.

Эмма нашла мою руку.

— Хорошо, — согласился я неохотно. — Пусть войдет.

— Месье, я так рад, что с вами все в порядке. — Он вошел и поклонился в сторону Эммы. — Мадам, вы творите чудеса.

— Мне не нужны чудеса. Мне не нужны укусы собаки и одеяло на голову.

— Да-да. Я очень сожалею об укусах, поэтому и направил вас сразу в больницу.

— Послушайте, я здесь потому, что ваши недоумки со сторожевыми псами напали на меня. Зачем, черт возьми?

Он показал свои зубы, каждый из которых свидетельствовал о диете или хорошей работе дантиста.

— А зачем вы убегали, месье? Вы проникли в частные владения. Отключили сигнализацию. И затем, когда обнаружилось, что вы залезли в дом, вы убегаете. Что они должны были подумать? — Он почесал нос. — Мы также нашли лестницу, спрятанную под деревьями. Что им было делать? Вы могли быть вооружены. Представлять опасность.

— Почему вы охраняете мадам Сульт?

На мгновение он даже удивился, будто ожидая, что я и так все пойму. Затем устало вздохнул:

— По-моему, я уже объяснял. Она попросила нас и платит за охрану.

— Она платит. Да, я могу поверить. Достаточно, чтобы ее круглосуточно охраняли с собаками. Чего ей бояться?

— Но ведь вы же видели ее, — произнес он тихо, пытаясь вызвать симпатию. — Она старая слабая женщина. Да еще тронутая.

— Как это понимать, черт возьми?

— Сумасшедшая. Спятившая, как вы говорите.

— Ну ладно. И поэтому вы играете с ней в эти игры?

— Не понимаю?

— Вызываете духов, — сказал я, боль пронизывала всю руку, когда я пытался пошевелить ею. Я видел, что молодая медсестра и жандарм испугались, как бы я не ударил его, но я просто стоял и смотрел на инспектора.

— Как обувь моих детей оказалась в этом доме?

Ле Брев поднял руку, будто не веря тому, что я говорю. Я почувствовал, что он дотронулся до моего рукава.

— Извините, месье?

Эмма стояла рядом со мной, не спуская с меня глаз. Появился врач в белом халате, и в маленькой комнате стало тесно.

— Их обувь находится в комнате той старухи. Ну и еще этот псих в маске.

— С вами все в порядке, месье?

— Слишком взволнован, — встряла медсестра.

— Взволнован? Чушь собачья, инспектор. Я перелез через забор и за полчаса выяснил больше о судьбе моих детей, чем вы за месяц.

Он проглотил упрек и медленно переваривал услышанное, явно в замешательстве.

— Что вы имеете в виду?

— Их отвезли туда. Я видел их обувь! — выкрикнул я.

Он, казалось, превратился в каменную статую. Лицо и тело напряжены, маленькие ступни приросли к полу.

— Что вы сказали?

— Я видел кроссовки и сандалии, принадлежащие моим детям, в спальне старухи. Старухи, которую вы с таким рвением охраняете. Мадам Сульт.

— Вы… видели… их обувь?

— Совершенно верно, инспектор. Их обувь, черт побери.

— Как вы можете быть уверенным в этом?

Он вел расчетливую игру, как мне показалось. Медленный осторожный допрос.

— Конечно, уверен. Я знаю, что носят мои дети.

Озадаченный, он стоял с окаменевшим лицом.