Крики в ночи

Я старался не выдать смятения. Даже стал искать в слабом свете газовой горелки что-нибудь такое, что могло бы сойти за оружие, если бы на нас напали. Мы оставались на том же самом месте, по-прежнему горел газ, хоть немного успокаивающе мерцали голубые язычки.

— Как ты думаешь, что случилось? — прошептала Эмма.

— Откуда мне знать?

— Ненавижу это место. Зачем тебе понадобилось привозить меня сюда? Ты же читал о всяких случаях в этом краю. Людей здесь убивают и насилуют. И больше о них ничего не слышат.

— Ой, да прекрати. Не будь смешной.

Всегда думаешь, что с тобой такое просто не может произойти, ведь так? Не может, пока не произойдет, и тогда ты начинаешь молиться. Господи, пожалуйста, пусть с ними ничего не случится. Они — все, что у нас есть. Мы их так любим. Помоги нам, Господи, где бы Ты ни был.

Эмма приникла ко мне.

— Обними меня, Джим. — Ее трясло. Я молчал. — Вызови полицию.

— Откуда?

В доме не было телефона. Мы находились в трех километрах от ближайшей деревни Шенон, вообще от ближайшего дома.

— Возьми машину.

— Хорошо. Дай одеться.

Новый раскат грома, вспышки молнии остановили нас.

— Громыхнуло прямо над нами. Что, если…

— Эмма, это не поможет. Соберись.

Я взывал к ее истинно английским чертам, к тем, которые всегда проявляются в трудную минуту. Мне самому хотелось закричать: „Черт вас побери, дети! Что же вы делаете?“

Мы пробрались назад в спальню и нашли какую-то одежду; я бросил мокрую пижаму в угол комнаты и, спотыкаясь, натянул брюки, рубашку и надел сандалии. Ключи от машины, зажатые в кулаке, придавали мне уверенность.

— Куда ты собираешься?

— В деревню, позвонить.

— Не оставляй меня здесь, — взмолилась она.

— Тогда поехали вместе.

— Джим, кому-то надо остаться. Что, если дети придут?.. — плакала она в темноте.

Мы дошли до кухни. Часы показывали три двадцать. Через пару часов рассветет.

— Тогда давай попробуем продержаться до рассвета.

Что делать в незнакомом доме, в чужой стране, без света, посреди грозы, когда наши дети исчезли?

Мы не были подготовлены, Ничего не знали. Во время вспышек молнии мы прижимались друг к другу и надеялись. Постепенно мы нашли в себе силы исследовать темные места в каждой из комнат. Двое слепых, в страшном предчувствии чего-то, чего — мы не знали сами. Мягкие вещи, твердые вещи, мертвые вещи. Гостиная, гардеробы, углы. Под кроватями. Ванная, кладовка.

— Чердак, — напомнила Эмма. — Под крышей.

— Они не могли туда забраться. Я даже не знаю, где вход на чердак.

Мы прижимались друг к другу.

— Хоть бы только кончилась эта чертова гроза…

Но она продолжалась, снова и снова прокатываясь над холмами, как будто специально для нас. Нам оставалось лишь ждать, в темноте.

Нам никогда не приходилось бороться ни с чем подобным. Дождь барабанил по черепице, и мы прислушивались к каждому необычному звуку, к каждому стуку жалюзи, каждому порыву ветра. Вспышки молнии высвечивали на стенах монстров, гигантские головы в ночи.

— О Боже, Джим… — она плакала. — Во всем этом столько зловещего…

— Не глупи, — успокаивал ее я. — Должно быть всему этому какое-то объяснение.

— Джим, ой, Джим… Какое же объяснение… если только кто-то не забрал их отсюда?

— Эмма, прекрати. Перестань. Нам надо сохранять спокойствие. — Я взял ее за плечи и встряхнул. — Эм, присядь.

Я нашел в кухне стул, налил в кастрюлю воды. Холодильник отключился, но там стояло свежее молоко, которое мы купили по пути. Во время затишья слышалось только шипение газа. А мы в это время строили различные предположения, которые возникали из беспросветной тьмы.

— Нам нужна помощь. Полиция, — сказал я.

Она уставилась на меня.

— Ты выходил наружу. Ты выходил наружу, — повторяла она.

— Дорогая, я же объяснил тебе, что не делал этого. Я промок насквозь, когда пытался пробраться к машине за этим идиотским фонарем. Теперь я могу пойти и достать его.

— Нет. Давай сначала выпьем по чашке чая.

Это уже больше походило на прежнюю Эмму. Я похлопал ее по руке, пока мы ждали, когда закипит вода.

— Дорогая, все будет нормально.

Когда чем-то займешь себя, в каком-то смысле это помогает. Мы сидели и медленно пили чай, прислушиваясь, как гром выбирается из долины, молнии сверкают все дальше, дождь ослабевает, туман окутывает поля, и все засыпает. Охваченные ужасом, мы ждали, когда кончится дождь. Между нами вырастала стена.

Может, они вернутся, если мы будем просто сидеть и надеяться, будто это была своего рода игра.

Время, казалось, остановилось. Слабо освещенные стрелки, которые отсчитывали секунды на моих часах, не приближали рассвета. Я решил все же сходить за фонарем и осмотреть двор, но Эмма закричала:

— Нет, Джим! Нет! Не выходи туда. Пока не рассветет, по крайней мере. Не оставляй меня одну!

Ее опять трясло, и я накинул на нее одеяло. Эмма становилась одержимой.

В ночь, они все уходят в ночь. Я не помнил продолжения, но от этой мысли мне стало не по себе. Я поставил самую тяжелую сковородку рядом, на всякий случай. На случай, если я чего-то не понимал. Из страха перед неизвестным.