Кричи громче

«Привет, цветочек! Я тут заскочила в ТЦ, увидела одно платье… В общем, купила тебе. Вроде как не слишком розовое и не слишком кукольное, – мама смеется. – Ладно, шутки в сторону. Оно черное и с крутыми камнями на лифе. Тебе понравится! Дуй скорее домой. Хочу, чтобы ты примерила».

«Маш, что за юмор? Ты где так поздно? Папа нервничает».

«Ладно, если с Яром… Окей. Передавай ему привет».

Сама не замечаю, как снова плачу. Стараюсь делать это тихо, хотя Градскому в любом случае плевать.

Нахожу переписку с папой и еще горше захлебываюсь.

«Почему я не могу называть тебя «Сахарная кукуруза»?»

У папы даже смех особенный. Такой… По силе эмоций, которые во мне разбиваются при его звучании, такой эффект дает лишь голос Ярика. Мурашечный у Градского голос. Сильнее, чем у папы… Да, скорее всего. Такой только у Ярика.

«Я знаю, что мы не индейцы. Но это не помешает мне называть тебя «Сахарная кукуруза»».

«Ты когда освободишься, позвони. Есть серьезный разговор».

И вдогонку:

«Слушай… Я не пугаю. Просто позвони. Ругать не буду».

Папа никогда не ругал. Что бы я ни вытворяла. Всегда вправлял мозги долгой воспитательной беседой. Меня это не бесило, как случалось у сверстников. Постоянно все на проповеди родителей жаловались. Тот же Ярик… Опять я о нем…

Я обожала с папой разговаривать. У него на все находятся самые веские аргументы и самые крутые примеры. Всегда с открытым ртом его слушала. И старалась не подводить. Для меня самой худший кошмар – разочаровать родителей.

Не хочу дальше ковырять раны, но упорно тянет смахнуть ленту «входящих» на самый верх. Там находится наша переписка с Ярославом. Он у меня всегда первым был. По частоте всех перебивал. Мог «наговорить» что-то, даже когда мы в одной комнате находились. А уж когда разбредались по домам, смартфон, не умолкая, пиликал, оповещая о новых сообщениях.

Листаю и жму пальцем, чтобы открыть.

Смеюсь сквозь слезы, проигрывая видеозапись, где он снимает себя в зеркале с обнаженным торсом. Пыхтит сигаретой, корчит лицо и мышцы надувает. Под видео приписка: «Сладких снов, святоша».

На следующей – Ярик, пошло двигая бедрами, танцует под латину. Камера, должно быть, установлена на штативе. В кадре он во весь рост и, как всегда, с зажатой в зубах сигаретой.

Прижимая ладонь к разнывшемуся животу, чувствую, как безотчетно ускоряется сердцебиение и учащается дыхание. Чтобы добить себя, нахожу нашу августовскую переписку.

Ярик: Ну, ты как там, святоша? Догоняешь?

Я: Да-да-да! Одна минута десять секунд, как мне восемнадцать!

Ярик: Аллилуйя!

Я: Ты выходишь?

Ярик: Угу. Сейчас заберу, Маруся. Выскакивай.

Я: Забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде – я ведь взрослая уже!

Ярик: Охотно. Весьма. Только помни, у меня язык шершавый. Не прекращай обо мне фантазировать. Смочи дозревшие лепесточки, как следует. Проверю.

Я: Фу! Ярик! Гад ты!

Ярик: Ты же меня любишь?

Я: Нет!

Ярик: Лгунья. Жду под воротами.

Я: Спускаюсь.

В кухню входит сам Градский, и я от неожиданности подскакиваю. Дышу взволнованно, словно застигнутая за чем-то постыдным. Хорошо, что слезы высохли. Пытаюсь склеить невозмутимое лицо, пока он, угрюмый, гремит посудой.

– Что ты ищешь?

– Вчерашний день.

– Ну, и оставайся голодным! Жри свои чипсы! – взрываюсь я. – Раз ты такой придурок…

Вылетаю из кухни и в сторону ванной несусь.

Хватаю первый блок сигарет. Вскрываю пачки, одну за другой. Яростно кроша, сыплю табак прямо на кафель.

Каким-то отчаянием горю… Пока не распахивается дверь, с грохотом влетая в стену.

– Ты что, мать твою, вытворяешь?

Глава 13

Ярослав

Внутри меня какие-то высоковольтные лампочки загораются. Мозги из головы выносит. Взор безумной пеленой затягивает. И я уже ни хрена не соображаю, просто надвигаюсь на Машку.

Вырвать оставшиеся сигареты не удается. Она сама их мне в лицо швыряет. И, мать ее, нападает. Толкает в грудь.

– Ты такой придурок! Достал! Как же ты меня своим скотским поведением достал!

Адский гормональный выброс, он не дает мне никаких шансов.

Обхватываю пальцами запястье Титовой и грубо дергаю ее хрупкое тело на себя. Она вскрикивает и предпринимает попытку заехать мне между ног. Я этот прием научился отражать еще в двенадцать. Так что мимо, святоша.

Ярость ожидаемо лишь углубляется. Эмоции становятся абсолютно неконтролируемыми. Естественно, первой волной наружу толкается именно агрессия.