Кричащие часы

Многоуважаемый господин Гуторин! Я исполняю желание умершей жены моей, до безумия любившей вас. Злой недуг подточил ее цветущее здоровье, она простудилась тогда в замке во время веселой фарандолы в саду и получила чахотку. За день до смерти она взяла с меня клятву, что я перешлю вам, на другой же день после ее смерти… кожу с ее плеч, которыми вы так любовались при вашем последнем посещении. Как ни странно, но я должен вам передать ее последнее желание: чтобы вы переплели в эту кожу экземпляр сочинений вашего любимого писателя.

Граф Эудженио Санаба.

— Письмо это написано по-итальянски, но я прочитал вам его по-русски.

Такой неожиданный конец заставил нас всех остолбенеть.

— И вы?.. Вы исполнили волю умершей? — нерешительно спросила Астафьева.

— Господа, пожалуйте закусить! — раздался из комнаты голос Агнии Лазаревны.

Мы поднялись с кресел и отправились в столовую. Здесь, на террасе, начиналась чувствоваться сырость, апрель сказывался. Наш хозяин на минуту прошел к себе в кабинет и сейчас же вернулся с небольшой книгой в руке. Подойдя к гостье, он протянул ей книгу. Это было сочинение Фламмариона: «Небо и Земля»[25]. Красивый белый переплет был предупредительно закрыт толстой бумагой. На нем было вытиснено золотыми буквами: «В воспоминание об умершей». Обрез книги был красный, усеянный золотыми звездами.

Юлия Павловна трепещущими руками боязливо взяла книгу, рассеянно глядя на хозяина.

— Я исполнил, как вы видите, последнюю волю графини Санаба…

Георгий Северцев-Полилов КРОВАВЫЙ ЦВЕТОК

— Из моих воспоминаний об old merry England (старой, доброй Англии), где мне пришлось четверть века тому назад прожить несколько лет, мало что осталось в моей памяти.

Так ответил Максим Ермолаевич, крупный финансовый деятель, на просьбу немногочисленного кружка его друзей, расположившихся после обеда в его кабинете за кофе с ликерами, рассказать что-нибудь об его жизни в Великобритании.

— Неужели этот период времени совершенно улетучился из ваших воспоминаний? — шутливо-насмешливо заметил один из собеседников, жизнерадостный блондин, бухгалтер того кредитного учреждения, где был директором хозяин.

— Известный промежуток времени сглаживает те особенности, ту рельефность впечатления, которые могли обратить внимание тогда, впрочем….

И Синев внезапно умолк…

Его крупная, чисто-русская, немного расплывчатая фигура, с большой темно-русой бородой, вдумчивыми серыми глазами, еще глубже ушла в кресло, на котором он сидел; левая рука нетерпеливо терла высокий лоб, тогда как правая лежала без движения на ручке кресла.

— Это небольшая история, впрочем, в то время меня очень интересовавшая, и если желаете — я вам ее расскажу.

В согласии слушателей нельзя было сомневаться.

— Посланный моим покойным отцом в Лондон, чтобы изучить условия иностранной торговли[26], я, благодаря привезенным с собою рекомендациям, скоро нашел себе место в одной из лондонских фирм. Изумлению моему не было предела, когда я узнал, что должен служить даром, только ради практики.

Долго думать мне было нельзя, и уже на другой день я сидел в темноватом бюро моих новых хозяев, усердно выписывая всевозможные коносаменты и счета.

К моему изумлению и, нужно прибавить, к нескрываемому удовольствию, в числе служащих фирмы Куксмун и К° я встретил моего соотечественника, Василия Венедиктова.

Кто из вас, господа, не знает, как приятно встретить на чужбине земляка? Одна возможность говорить на родном языке, после постоянных «oh yes! All right!» англичан, невольно заставляет сейчас же сойтись со своим соотечественником.

Это случилось и между нами. Не прошло и двух дней, как я и Вася стали неразлучными друзьями. Вы смеетесь, господа, но ведь четверть века отделяют вас от того времени, когда еще верили в дружбу, когда скептицизм далеко не так сильно владел сердцами людей.

Я жил на Chester-square, а мой приятель ютился где-то недалеко от самого City. В будни занятия в office (конторе) настолько утомляли нас, что о прогулках или развлечениях вечером не было и речи, — каждый из нас был вполне счастлив вернуться к себе домой, пообедать, выпить четверть пинты хорошего портера и взять какую-нибудь книгу с тем, чтобы сейчас же задремать, пока резкий голос служанки не разбудит к чаю. Но зато в субботу вечером и все воскресенье мы посвящали время увеселениям всякого рода, начиная от бесцельного шатания по Пикадилли и кончая поездками в Итон, Вульвич и прочие интересные по своему прошлому города и местечки. В одно из воскресений мы попали на скачки, в небольшой городок New-Market.

— Проклятый городишко! — ворчал мой приятель, раздосадованный проигрышем на скачках; большая часть наших скромных средств перешла в широкие карманы букмекеров.