Кричащие часы

Вот, прошло так некоторое время, уха уже закипала. Тут словно кто толкнул Сальватора — оглянулся он, и видит: в двух шагах от него, при выходе из пещеры, стоит на камне молодая женщина. И что его поразило — так это даже не ее неожиданное появление в таком месте, а ее одежда, если только можно еще назвать одеждой то, что на ее теле было… Высокая, стройная, с телом белым, как морская пена, — она имела на себе только два странных щитка из нанизанных на нити жемчужин (эти щитки прикрывали ее груди), да юбку, если только это еще можно назвать юбкой. Попросту говоря, был на ней чеканный золотой с разноцветной эмалью пояс, а от пояса вниз шли длинные нити с жемчужинами, алмазами и рубинами, лишь здесь и там прихотливо сплетавшиеся кружевным узором. На шее было ожерелье из массивных золотых монет, на гордой головке — диадема обручиком, с большим алмазом впереди. А целая грива золотистых волос прикрывала ее нагие плечи и спускалась на спину ниже пояса.

Что должен был подумать при появлении этой странной красавицы Сальватор? Во всяком случае, ему и в голову не пришло видеть в этом нечто сверхъестественное: подумал, что это какая-нибудь эксцентричная «форестьерка» (иностранка), скорее всего — русская или американка.

Смутил его костюм. Но, опять-таки, мало ли какие фантазии приходят в голову забирающимся на Капри иностранкам. Вот, сколько местные власти бились, чтобы убедить молоденькую княжну Горчакову не показываться на народе в костюме французского зуава?!

Покуда Сальватор разглядывал странную красавицу, — та подошла, спокойно опустилась почти рядом с ним на камень и осведомилась, — зачем он варит рыб. Получив соответствующий ответ и приглашение, — сказала:

— Так вы, земные, сырой рыбы не едите?

А попробовав, — нашла, что это вкусно. Как будто никогда не пробовала вареной пищи вообще…

Жадно глядевшего на пришелицу Сальватора привлекала и ее несказанная красота, а еще больше — то богатство, которое она имела на себе в виде украшений: ну, пусть, может быть, эти перлы и алмазы — подделка. Но ведь одно ожерелье из золотых монет с подвесками — целое состояние для бедного человека. А браслеты? А перстни, бронею заковавшие ее пальцы? А пояс с привешенным к нему на золотой цепочке веером?

Ну, а потом примешалась и другая мысль: женщина, по существу — нагая с головы до пяток, и в пустом месте, и совершенно безоружная. И случись что — кричи, не кричи, — никто на помощь не придет. А сидит, словно не понимая своего положения, и словно дразнит своею наготой, своей красотой и своей беспомощностью…

Глухо вымолвил:

— И как это вы, синьорина, не боитесь? Долго ли до греха?!

Как будто удивилась. Задумалась на мгновенье. Весело засмеялась.

— А кого же мне бояться? Земных тварей, что ли?! Да у меня и охрана есть! Сторожей имею.

— Каких? — заинтересовался Сальватор. — Собак, что ли, при себе держите?

— Морских собачек! — небрежно ответила красавица. — Хочешь видеть? Вон одна…

В морских волнах, тихо катившихся к скалам, плавало, извиваясь, колоссальное веретенообразное тело с зубчатой спиной. Чудовищно уродливая голова величиной с бочку поднималась над водой на высоте сажени, и два странно выпуклых глаза величиной в большую тарелку мертвым взором глядели на него, Сальватора.

— Н-не надо. Не надо! — выдавил из себя Сальватор, почтя теряя сознание.

Красавица махнула рукой, и чудовище исчезло. А Сальватор припал к фляжке с вином и пил, пил, покуда красавица не отняла у него сосуд.

Взошла поздняя луна, и была она красна, как кровь, и диск ее казался непомерно огромным. И было что-то зловещее в ее свете. Но странно — этот зловещий свет все же разгонял тяжкие чары, навеянные на Сальватора созерцанием «Морской собаки». И как-то возвращал к обыденной жизни.

Осмелев, Сальватор сказал:

— Верно, синьорина, у вас отец очень богат. Такое ожерелье тысяч пять стоит!

— Я сама его смастерила! — ответила красавица. — Тут поблизу на дне морском лежит старый испанский галеон с золотом. Я подобрала несколько монет…

— Так вы таки нашли «испанское золото»? — задохнулся Сальватор. — Мадонна. Вот бы мне такое счастье!

— Разве у вас мужчины носят ожерелья? — удивилась красавица. — Странно. Но если хочешь, возьми эту игрушку себе. Мне она уже надоела!

— Мадонна! — опять задохнулся Сальватор, беря дрожащими руками золотое ожерелье и перебирая его монетку за монеткой. — Мне? Мадонна? Да я собственной баркой обзаведусь. Дом куплю… Если только хватит, впрочем…

— Хочешь, я тебе еще несколько пригоршней монет дам? Их так много на дне. И никому они не нужны…

— Синьорина!

— Хорошо. Но… повесели меня! Спой песню. Сыграй на своем инструменте. Расскажи, как вы, земные, живете. Да сядь поближе ко мне. От тебя идет теплота, а я зябну. Отчего ты дрожишь? Разве и тебе холодно?

И она обвила его своими белыми, как кипень, руками, и прижалась к его груди своею грудью, и глядела ему в глаза, и целовала его.

А потом стало светать. И красавица поднялась с гальки, служившей им брачным ложем, и пошла ко входу в пещеру. Остановилась. Шепнула: