«Ишь как на Ланочку-то глазища выкатил», – мысленно констатировала Адельгейда, но виду не подала. Ничего. Пускай у малышки кавалер появится. Повздыхает, попоет – глядишь, и какой из благородных всадников внимание на нее обратит. Тут как с последним яблоком на столе – всегда к нему сразу несколько рук потянутся. Вот и устроится судьба воспитанницы.
Адельгейда против воли усмехнулась тому, как далеко зашла ее мысль.
Костя тем временем уже опробовал на себе обязанности слуги. Главное – следить, чтобы бокал был всегда полон да тарелка не пустовала. А так, что пожелает господин или, как в данном случае, госпожа, за тем и бежать нужно по столам отыскивать.
Иоланта пару раз окинула нового «прислужника» взглядом, и это запечатлелось в сознании русича особенно ярко. Настолько ярко, что нарушило исполнение прямых обязанностей.
Вот уж слуга в бок толкает, кубок наполненный протягивает. Костя оглянулся – куда посуду надо поставить? Слуга кивнул в сторону стола. Видя, что Малышев не следит за ситуацией, он сквозь зубы тихонько подсказал: «Императрице».
Костя спохватился, что начинает терять контроль над собой. Все-таки вина для храбрости многовато было выпито. Он подхватил кубок и с поклоном поставил его на стол перед Адельгейдой, обернулся поблагодарить своего помощника, но тот уже шел к выходу из зала. Походка слуги медика показалась ему смутно знакомой, да и голос уже его он где-то слышал.
«Наверное, на кухне, когда завтракал», – пронеслась в голове версия и сгинула в недрах памяти. Все устремления сейчас были направлены на сидевшую рядом с императрицей баронессу де Ги. Юная красавица демонстративно не обращала на него внимания, а на попытки Кости заговорить только поджимала губы и отворачивалась.
– Да здравствуй сто лет еще, государыня, да будут твои года наполнены счастьем и удачей! – загромыхал рядом знакомый голос. Кондрат Будимирович с громадным, окованным медью рогом в руках, пошатываясь, шел к помосту германских владык. Видно, темп потребления вина, навязанный бывшему сотнику размерами его столового сосуда, оказался для организма слишком велик. Киевского воеводу пошатывало. Но, несмотря на заметное опьянение, а может, и именно из-за этого, он стремился выразить свои верноподданнические чувства.
Размахивая рогом, он зашел на помост напротив императрицы.
Лоб воеводы напрягся, а борода встопорщилась. Он подбирал слова для следующей здравицы. В момент, когда на челе, перетружденном мыслями, появилось озарение, а уста сотника начали открываться для продолжения здравицы, коварные ноги нанесли их обладателю непоправимый удар. Они подогнулись. Говоря простым языком, грузный сотник киевского князя и посол при дворе германского императора спьяну навернулся с помоста. Шум был такой, будто сотню мешков с неизвестной еще здесь картошкой скинули с высоты в несколько метров. В то время как слуги подымали перестаравшегося в проявлении чувств Кондрата Будимировича, Адельгейда с трудом сдерживала смех.
Когда сконфуженный сотник отряхнулся и принял более-менее прямое положение, дочь Всеволода Старого встала, взяла со стола перед собой сосуд с вином и собственноручно поднесла его воеводе:
– Негоже, Кондрат Будимирович, после такой здравицы кубок не поднять.
Тот радостно осклабился, разухабисто схватился за тонкую ножку серебряного фужера, лихо опрокинул в глотку его содержимое, поднял высоко и перевернул вверх дном, чтобы показать, что ни грамма не пропало.
А затем рухнул прямо на еще не отошедших от него слуг.
Императрица, потом император, а затем и весь зал захохотали. Пир, несмотря на ужесточившийся перед Пасхой пост, становился нескучным.
Косте так и не удалось толком поговорить с Иолантой.
На все его попытки заговорить баронесса, помня утренний разговор с госпожой, только встряхивала выбившимися из-под чепца локонами и отворачивала голову. Что ей какой-то там купчишка, возомнивший себя миннезингером? Разве что кубок поднести да мелодию на хитарьере наиграть. Ее интерес должен быть на той стороне помоста, где собрались славные рыцари германского государства, маркграфы и бароны.
А сама помимо воли нет-нет да и поглядывала через плечо на суетящегося у стола Костю.
Ишь ты, он и повыше этих всадников, да и в плечах пошире. Был бы рыцарем хотя бы… Ведь, если присмотреться, благородные всадники все бородами заросли и пузатые, а как встанут на ноги, тому же жонглеру полоцкому только до плеча, а то и до груди достают. Не то что этот.