Крестом и булатом. Вторжение

Благодаря абсолютной беспринципности, корыстолюбию и тяге к стукачеству, жизнь у Дыни складывалась удачно. Покрутившись годик в псевдодемократической тусовке и немного поправив свое материальное положение, Мелонов занял пост председателя карликовой партии. Никакого веса в городе христианские демократы не имели, однако всегда очень вовремя выступали в поддержку действий западных держав и регулярно получали финансовую подпитку от своих европейских коллег.

Фактически, Дыня со товарищи представляли из себя «пятую колонну», пусть не очень многочисленную, но всегда готовую к пикетам и участию в антироссийских демонстрациях, кои время от времени организовывались «старшими товарищами» из «Яблока» или «ДемРоссии».

– Руслану надо помочь, – протянул Мелонов, разглядывая сидящих перед ним двух прыщавых юнцов. – Этот Воробьев уже достал...

Проблема Руслана Пенькова заключалась в следующем: известного педераста демократа опять обидели статьей в «Комсомольской правде», обвинив в пособничестве убийству, случившемуся больше года назад в темном подъезде дома на канале Грибоедова. Пеньков, ничтоже сумняшеся, подал в суд и теперь добивался выплаты ста тысяч рублей за «нанесенный моральный ущерб».

На пару с Пеньковым в суде выступал адвокат

Юлий Карлович Шмуц, славный тем, что еще в доперестроечные времена был исключен из коллегии за поведение, позорящее звание защитника. Он обобрал семью посаженного в камеру директора овощебазы, объясняя свои действия необходимостью дать взятку прокурору, и даже уволок из гаража подзащитного пять новых покрышек для «Жигулей», которые в тот же день загнал на авторынке. А когда родственники подследственного потребовали деньги назад, Шмуц сымитировал потерю памяти и напрочь отказался понимать, о чем речь.

– А кто этот Воробьев? – почтительно спросил один из юнцов.

– Сволочь первостатейная, – зло выдохнул Дыня. – Бывший военный прокуроришка. Сейчас адвокатом у «Комсомолки» служит. Пенькова совсем достал...

С Андреем Воробьевым у Руслана со Шмуцем это уже был не первый процесс. Все предыдущие они проиграли. Адвокат с птичьей фамилией виртуозно жонглировал статьями кодексов и юридическими прецедентами, в результате чего манерному гомику приходилось раз в три месяца оплачивать судебные издержки.

Шмуц только икал и разводил своими загребущими ручками.

– Я вам дам адресок этого адвокатишки, – Мелонов порылся в куче бумаг на столе. – Живет возле Чернышевской, на Чайковского... Дом номер тридцать восемь...

– Там РУБОП рядом, – испугался второй юнец.

– Ну и чо?

– Боязно...

– Я могу другим поручить, – скривился Дыня.

– Не надо, – у первого юнца взыграла гордость. – Уделаем в лучшем виде. Чо надо то?

– Пугануть как следует, – Мелонов поджал толстые, лоснящиеся от недавно съеденного гамбургера губы. – Рожу набить. И предупредить, чтоб не борзел.

– Говорить, за что?

– Обязательно. Пусть знает... – Юнцы переглянулись.

– Сколько платишь?

– По три штуки, – Дыня извлек из ящика стола перетянутую аптечной резинкой пачку мятых десятирублевок. – Держите...

Старший из парочки хулиганов сунул пачку в карман куртки.

– Сделаем. Когда надо?

– Вчера, – надулся лидер христианских демократов. – Дня за три справитесь?

– Ну...

– Тогда идите...

Дыня подождал, пока юнцы выйдут на улицу, затем достал из ящика вторую пачку, толще предыдущей, и бросил себе в дипломат. Пеньков заплатил за организацию нападения на Воробьева двадцать тысяч, но по червонцу на рыло восемнадцатилетним бакланам было слишком жирно.

Хватит с них и шести.

Причем на двоих.

А остальным четырнадцати Мелонов сам найдет достойное применение.

Лидер христианских демократов посмотрел на часы.

Полдень.

Через пятнадцать минут у него назначена встреча с председателем общественного движения «За права очередников» Николаем Ефимовичем Ковалевским, вместе с которым Дыня выступает в поддержку одного малоизвестного кандидата в депутаты на предстоящих в октябре довыборах в Госдуму по двести девятому округу.

Мелонов потянулся и развернул вощеную бумагу.

За четверть часа он успеет съесть еще парочку гамбургеров.

* * *

Ахмед Бицоев оказался орешком покрепче своего насмерть перепуганного брата.

Когда его привели в чувство, облив водой из ведра, он тут же принялся материться, плеваться во все стороны и бурчать под нос угрозы в адрес казаков. Пришлось дать Ахмеду по роже.

Невоспитанный вайнах на полминуты замолчал, но по прошествии времени все повторилось сначала. Правда, теперь чеченец не матерился и не плевался, а выкрикивал лозунги.

Как на митинге в поддержку независимости Ичкерии.

Рокотову это быстро надоело, и он угомонил Бицоева тычком сложенных копьем пальцев под ухо. Потерявший сознание чеченец затих.

Третий пленный, которому Влад в пылу ночного боя засадил кастетом в грудину, в сознание не приходил. Дышал он неровно, с хрипами, и было ясно, что без квалифицированной медицинской помощи до вечера он не дотянет.

Оставался последний.