«Наиболее вероятными представляются следующие варианты развития событий. Первый: на „Мценске“ произошла какая-то авария, потребовавшая немедленного всплытия. АПРК поднимается к поверхности с дифферентом на корму в пять-десять градусов и впиливается точно в форштевень тяжелого крейсера, дрейфующего куда-то по своим делам или изображающего охотника за подлодками. Второй вариант: крейсер изображает из себя мишень для торпедной стрельбы и совершает неудачный маневр, в результате чего таранит атомоход. Форштевень перерубает трубопроводы балластных цистерн и лодка идет ко дну. Капитан, как и положено по инструкции, дает пузырь воздуха в нос, но глубина, составляющая всего две трети от общей длины „Мценска“, не дает шанса на спасение. АПРК врезается в грунт, пружинит, ударяется кормой и снова бьется носом. Все агрегаты срываются с постаментов и корежат лодку изнутри. Надводный корабль каких-либо серьезных повреждений не получает и удирает с места происшествия. И только в восемнадцать ноль-ноль, через шесть с половиной часов после аварии, на флоте объявляется тревога. Но это еще не все…»
Зотов почувствовал холод внизу живота.
– С-сволочь…
– Что? – удивился Токарев.
– Это я не тебе.
– А-а! Дальше читать?
– Давай…
«Наши бравые адмиралы туточки серьезно прокололись. В потоке безумной лжи, которую они выдавали с периодичностью случающегося кролика, слова об объявлении тревоги прошли сразу из нескольких источников: от министра обороны, потеющего подонка по фамилии Дрыгало и от начальника штаба Северного флота Яцыка. Что же получается? В одиннадцать тридцать мы теряем вышедшую на рубеж торпедной атаки лодку. Выполнение упражнения занимает час-полтора. Но тревога объявляется не в тринадцать часов, а в восемнадцать, хотя связи с АПРК нет. Вполне логично предположить, что всё это время адмиралы занимались сокрытием следов преступления, разводя корабли подальше от места катастрофы и подчищая документы о маневрах. Сие косвенно подтверждается и отказом от экстренных способов подъема кормы лодки. Как мне кажется, гражданам Зотову, Яцыку и иже с ними было невыгодно спасать моряков, могущих дать против них показания в суде…»
– Но за это-то можно подать иск! – выкрикнул адмирал.
– Я проконсультировался, – отрезал Токарев. – Не пройдет. Зотов умолк и засопел.
– Еще что-нибудь хочешь услышать? – поинтересовался однокашник.
– Только то, что этот Чернов отправился на кладбище…
– Ты же понимаешь…
– Понимаю, – выдохнул адмирал. – Остальное в том же духе?
– Естественно. Тебе и Яцыку предложено застрелиться.
– Да пошел он! – взревел Зотов. – Что делать-то?
– Есть один вариант…
– Ну?!.
– В той же редакции работает человечек, с которым в принципе можно поговорить.
– Кто такой?
– Правозащитник и спец по реабилитации пациентов дурдомов. Фамилия – Николащенко. Псих, конечно, но денежку любит… И будет не прочь повонять на тему субмарины НАТО. Заявит, что американец находился на полигоне с ведома властей и прочее.
– Авторитет у него имеется, чтобы Чернова перебить?
– Не уверен…