Крестный отец «питерских»

Собчак еще не мог привыкнуть питаться в номенклатурном одиночестве, и его постоянно тянуло на люди. Поэтому, даже не подумав, он сразу же назвал ресторанчик на улице Гоголя, что было совсем рядом. Там, как помнил «патрон», всегда имелось великолепное мясо, была прекрасная обстановка с тихими милыми людьми. Из рассказанного им с блаженной улыбкой, вызванной приятными воспоминаниями, стало ясно: именно в этом полуресторанчике-полукафе-полуподвале Собчак с коллегами по юрфаку периодически прогуливал свои побочные доходы, такие, как, скажем, «премию по НИСу за освоение автотракторной техники на полюсе холода» или еще за что-либо подобного рода. Тут же отмечались собчаковские труды в соавторстве со всеми подвернувшимися под руку, позарез нужные ему в те времена, дабы защитить себя и своих дочурок от всевозможных превратностей судьбы. Здесь же, в полуподвальном заведении, «патрон» на деньги, отложенные для покупки столь вожделенных в ту пору штанов, потчевал какого-то ответственного идеологического урядника из университетского парткома, дабы он был к нему более благосклонен и помог вне очереди вступить в позарез нужную ему тогда партию. В общем, в «приличное» местечко со своими компашками шлялся будущий мэр, и, как я уразумел, тем стенам было что вспомнить. Я же в сей ресторанно-буфетной столовке не был ни разу, видимо, потому, что профессором стать не сумел, правда, и не стремился им быть. Ну, а что туда влекло самого Собчака в былые времена — то ли умеренные цены, то ли кухня, то ли укромность, — «патрон» так и не сказал.

Пока мы ехали до этой самой «жевальни», Собчак ни с того, ни с сего рассказал мне о каком-то своем коллеге, профессоре-расстриге, окружившем себя на кафедре сплошь смазливыми аспирантками. Появление средь них первого аспиранта-мужчины он всем объяснил упадком собственной потенции. Я не совсем понял, зачем «патрон» перед ужином поведал о бурных университетских половых буднях блудливого ученого, но, судя по объявленной причине появления аспиранта, заподозрил, что речь шла вовсе не о нем самом.

Мы подъезжали. Собчак, издалека разглядев толкучку перед входом в знакомый ему полуподвал, сильно опечалился и еще больше проголодался. Чувствуя его неистребимое желание навестить именно сегодня это притягивающее памятью былых гурманистических утех пристанище, я припарковал машину и отправился на разведку, попросив «патрона» чуть подождать. Возможно, в сравнении с университетской столовкой, сие нарпитовское заведение было собчаковским стартом в прекрасную, по его прошлым меркам, жизнь, подслащенную сорванными гонорарчиками. Поэтому я решил сделать все возможное для возвращения «патрона» хоть на вечер в тот былой праздник.

Не желая будоражить заждавшихся попасть внутрь с парадного входа, пришлось сперва попытаться вломиться со двора, где среди груды грязных ящиков я обнаружил металлом обитую дверь, предусмотрительно запертую на большой висячий замок.

У центрального входа в хвосте очереди толпилась и дружно лузгала семечки, поплевывая по сторонам, стайка молоденьких барышень. Судя по цедящимся «матюкам», выражению их лиц, а также качеству «боевой раскраски», с невинностью они расстались намного раньше, чем со школьной формой, и теперь к целомудренному восприятию ими любой возникшей реальности уже никому нельзя было пробиться сквозь толстый наносной слой успевшего у них окаменеть цинизма. Поэтому мажорным голосом пожилого мая пришлось попросить «прелестниц» расступиться, а не то шагнуть через них. У самых дверей мелкие урки, взволнованные моей просьбой, стали играть в вольности, преградив вход, но, озаренные посетившей меня нехорошей тюремной фразой с соответствующим жестом, вмиг отпрянули, вяло урча. За дверьми передо мной в фуражке вагоновожатого 30-х годов предстал бесформенный швейцар из породы великолепно ощипанных бройлеров с парой молодых шалопутов-подручных. По всей видимости, в места заключения он еще только собирался, ибо по галстуку и костюму ошибочно принял меня за интеллигентика, опившегося нарзаном, и стал всячески препятствовать проходу, выказав сперва пути резко континентального конституционализма, а уж затем перейдя к мелко-уголовной тематике и угрозам. Однако после неожиданной взбучки тут же полинял и уже без звука запустил вовнутрь вместе с какой-то угрюмой расстрельной рожей.

Оценивая предварительное впечатление от публики на входе в этот, судя по всему, филиал центра по разрушению нравственного иммунитета общества, ужин с Собчаком вполне мог состояться в очень занимательной атмосфере.

Перед гардеробом болталось на одном месте существо с вываренными до белизны глазами и ресницами. Было бы совсем неплохо портретами подобных субъектов украшать этикетки водочных бутылок, дабы прежде, чем выпить, жаждущий мог лицезреть, какие последствия его ожидают. Я заглянул в зал. Он был душно полон. Публика соответствовала местечку и времени, была многочисленна и шумлива.