Сразу после похорон, на которых присутствовали весь класс Эльдара и большинство его приятелей по общежитию, Боря отправился к Циклопу.
Николай Давыдович – школьный учитель, получивший свое прозвище за потерянный на фронте левый глаз, – был чуть ли не единственным человеком, к которому Борис испытывал привязанность. Долгое время Боре казалось, что с потерей Галинки и Максуда между ним и другими людьми выросла стена, которую не под силу разрушить даже очень доброму и хорошему человеку. Циклоп стал единственным, кому это удалось.
Это был грузный, неторопливый в движениях мужчина лет сорока с шапкой густых, вьющихся волос, побитых сединой, маленькой смешной бородкой и тонкими усиками на широком добродушном лице. Без этой бородки, похожей на хвостик арбуза, лицо Циклопа было бы совершенно круглым. Он не носил «пиратской» повязки, а увечный глаз прятал под стеклом толстых роговых очков. До войны он преподавал в Ленинградском университете романскую филологию. На кафедре его считали многообещающим молодым ученым. Коллеги завидовали ему: блестящая карьера (хотя родители – из «бывших»), красавица-жена (аспирантка того же университета) и очаровательная дочка. Чего еще желать молодому мужчине? Никто особо не удивлялся, когда в начале войны именно ему – одному из немногих преподавателей – досталась бронь, освобождавшая его от призыва на фронт. Но Циклоп не моргнув глазом (тогда еще невредимым) отказался от льгот. Он эвакуировал жену с семилетней дочкой в Ташкент, а сам ушел воевать.
Через два месяца где-то под Смоленском полуторка, в которой находился молодой ученый-лингвист, угодила под удар авиабомбы. Взрывной волной его выбросило из кузова в придорожную канаву. Невероятно, но он не потерял сознание. Так и пролежал в яме почти шесть часов, корчась от боли и задыхаясь от гари дымящегося рядом грузовика, пока его не обнаружили бойцы из проезжавшего по дороге обоза.
У него вытек глаз, были сломаны ребра и повреждено легкое.
На военно-врачебной комиссии, где решался вопрос о списании, он пытался протестовать:
– Я же лишился левого глаза, а не правого! Я могу целиться!
Но вердикт был категоричен: отвоевался, в тыл.
Он приехал в Ташкент холодным февральским днем. Долго ходил по городу, разыскивая адрес, который столько раз выводил карандашом на бумажных треугольниках писем.
Дверь открыл мужчина лет тридцати пяти с изрытым оспой лицом и маленькими беспокойными глазами.
– Чего надо? – грубо спросил он, загородив проем и застегивая ремень на штанах.
– Я… Это дом шесть? – на всякий случай спросил Николай, хотя и так знал, что не ошибся. – Мне нужна…
Он внезапно осекся, потому что увидел из-за плеча мужчины в глубине дома свою жену. Она с беспокойством выглядывала из комнаты, и Николай успел заметить, что на ней ничего нет, кроме наброшенного впопыхах халата.
– Слышь, – миролюбиво процедил мужчина, – ты меня с бабы снял. Так порядочные люди не поступают. Тебе чего надо-то?
– Порядочные люди? – машинально повторил Николай, и в его единственном глазу плеснулось отчаяние. – Я приехал к своей жене и дочери…