Крест поэта

О моей жизни тебе уже, по-видимому, известно все из маминых писем. К тому, что знает она, добавить ничего не могу. Перед тобою, как говорится, чист, потому что любил и уважал все эти годы только одну тебя, верил тебе, помнил о тебе даже в такие минуты, когда трудно о чем-нибудь помнить. И хотя случалось так, что твоих фотографий давно не осталось у меня, я все-таки хранил тебя в памяти такой, какая ты есть, в чем убедила карточка, полученная мной сегодня. Живу я почти там же, где жил. Физически возмужал и окреп, хотя и перенес кое-какие болезни, даже сепсис. Вот, кажется, и все, что я могу сказать про себя. Тобой самой, очевидно, не раз пережито это — переживаемое мною сегодня чувство незначительности всего, что относится лично к своей жизни, и, напротив, глубокого интереса ко всему, что касается тебя. Но что поделаешь, если сам я этого интереса утолить не могу, а ты необычайно скупа.

По-прежнему все мои стремления сводятся к тому, чтобы как можно скорее приблизить возможность нашей встречи с тобой в самом близком будущем. Кстати, мысль о нем не вызывает у меня ни смущения, ни растерянности. На Севере получил я закалку, опыт, знания и чувство силы в работе — были бы подходящие условия, а главное — свободное время.

Вот, пожалуй, пока и все. За карточку спасибо, страшно хотелось бы отблагодарить тем же, но пока не могу, нет возможности.

Очень прошу тебя не забывать моих стариков. Они очень много пережили за последние годы. На фронте погиб мой брат Всеволод, и я остался у них единственным сыном.

Тебя они очень любят, считают частью меня, и твои письма также радовали бы их одинокую старость.

Кланяюсь Любови Кирилловне, Николаю, Виктору и всем родным.

Твой Борис.

Пиши мне по адресу: пос. Хандыга Якутской АССР АДЭУ.

Сердце не обманешь. Честный узник острее и больнее слышит измену или равнодушие, покаяние или забвение... И опять — осторожность и глубина чувства, опять — закаленное гордыми трагическим одиночеством достоинство.

КАМЕНСКИХ С. И.

30/Х11 — 46 г.

Здравствуй, Сима!

Почему от тебя целый год нет никаких вестей? Жива ли ты в конце-то концов? Или опять “новые семейные обстоятельства” окончательно отдалили тебя? Если так, очень прошу сообщить мне, по возможности, откровенней. Дело в том, что новый, 47-й год будет последним годом моего пребывания на Колыме, и мне приходится совершенно реально подумать о возвращении на материк. Таким образом, мне очень важно знать, осталось ли между нами хоть что-нибудь прежнее и стоит ли стараться возвращаться именно к тебе, добиваться встречи с тобой. Я не сомневался бы в этом, не будь этого последнего годичного перерыва переписки. А собственный опыт вынуждает предполагать, что проходит этот перерыв не просто из-за почтовой неаккуратности, а из каких-то более глубоких причин, по всей вероятности, зависящих от тебя.

Что касается меня, то я не переставал более или менее регулярно посылать тебе письма, чаще же всего телеграммы, и по ним ты можешь судить, что в моих отношениях к тебе ничего не менялось.

Очень прошу, сообщи о себе правдиво все, что интересует меня.

Поздравляю с Новым годом. О себе рассказывать нет никакого настроения, так как не уверен в надобности этого.

Твой Борис.

Хабаровский край, г. Магадан, пос. Адыгалах. Почт. ящик 26153. Б. Ручьеву.

И письма Бориса Ручьева Якову Вохменцеву, другу и поэту, полны той же душевной простоты и верности. Ни суеты, ни навязчивого стенания, но — с мужской нерядовою сдержанностью.

Пишет — освобожденный. Пишет — ссыльный. Поборовший казнь поэт...

ВОХМЕНЦЕВУ Я. Т.

24 мая 1956 г.

Здравствуй, дорогой Яша!

Не знаю, дойдет мое письмо до тебя, пишу наугад, без указания точного адреса. На днях читал рецензию в “Новом мире” на твою новую книжку стихов, изданную Челябгизом. Ну, думаю, жив Яков и жив в Челябе, а не где-нибудь. Недавно где-то слышал, что Василий Николаевич умер. Правда это или нет? Если правда, то жаль по-настоящему хорошего человека, вечная ему память.

Как живешь ты, Яша? Как твои дела литературные, семейные? Пожалуйста, напиши обо всем. Что нового в Челябинске, Магнитогорске, вообще в нашей области. Как живут и работают Марк Гроссман, Л.Татьяничева и все наши знакомые, которых я уже начинаю забывать.