Крест Христов

Когда приблизились к городским воротам, Иисус Христос изнемог до того, что не в силах был далее нести Своего креста и, как говорит древнее предание, преклонился под ним. Человеколюбие ли римского сотника, распоряжавшегося казнью, или бесчеловечие иудеев, опасавшихся, что жертва их злобы может умереть до казни, были причиной, только воины решились помочь Иисусу и, вопреки обыкновению, возложить Его крест на другого. Провидение не умедлило послать для этого человека, некоего Симона, родом или прозванием Киринейского, который, возвращаясь с села, встретил стражу, ведущую Иисуса, при самом выходе из города. Воины тотчас захватили его и заставили нести крест Иисусов: поручение тягостное и, при настоящих обстоятельствах, чрезвычайно бесчестное; а поэтому весьма вероятна догадка некоторых, что Симон был из числа последователей Иисуса Христа и при встрече с Ним подал какой-либо знак сострадания, из-за чего воины сами или по совету иудеев решились возложить на него крест. По крайней мере, три евангелиста (Мф. 27, 32; Мк. 15, 21; Лк. 23, 26) не без причины почли нужным передать потомству имя и род человека, который нес крест Господа, и причину эту следует искать в том, что Симон нес крест не по одному принуждению, а с любовью к Распятому на нем; или в том, что он впоследствии совершенно узнал цену креста Иисусова и носил его до конца своей жизни. Св. Марк упоминает еще, что Симон был отцом Александра и Руфа, которые, по крайней мере, во время написания Маркова Евангелия, принадлежали к числу христиан и были всем известны по своим добродетелям: иначе упоминание о них не имело бы никакого смысла. Руф, видимо, есть тот самый, которого ап. Павел в послании к Римлянам (16, 13) называет избранным в Господе и которого память он столько уважал, что мать его именовал своей матерью. Такого семейства был главой Симон, удостоенный Провидением высочайшей и единственной чести – разделить с Господом тяжесть Его собственного креста!..

Чтобы кто-либо, видя Симона, несущего крест, не подумал, что он сам осужден на распятие, воины, возложив на него крест, заставили Иисуса Христа идти прямо впереди него. Новое положение это, являясь некоторым облегчением, в то же время могло служить для врагов Господа поводом к новым клеветам и насмешкам. Казалось, Провидение с намерением соединяло у креста Иисусова все, что могло быть мучительнейшего и более поносного, дабы Началовождь спасения человеческого собственным опытом узнал все…

Между тем как воины ставили и укрепляли кресты, Иисусу Христу дано было, по древнему обычаю, питье, состоящее из вина, смешанного со смирной. Такое смешение, вызывая помрачение рассудка, делало менее мучительными страдания распятых. Судя по тому, что в числе последователей Иисуса Христа было довольно людей весьма богатых и усердных, следовало ожидать, что питье, Ему поднесенное, будет приятно, по крайней мере, не отвратительно: между тем, оно было горько, как желчь, и кисло – как уксус. Обстоятельство это заставляет думать, что напиток готовили враги Иисуса Христа и что мирра и вино взяты были самые плохие.

Не были ли даже добавлены при этом настоящие желчь и уксус? Бесчеловечность врагов Иисусовых делает это возможным, а слова ев. Матфея подтверждают эту мысль (Мф. 27, 34). В таком случае, чтобы понять евангелистов, следует предположить, что одни подносили Господу вино, смешанное со смирной, как то упоминается у ев. Марка, а другие – враги Его – давали Ему пить уксус с желчью, как повествует Матфей. Впрочем, нет особенной нужды допускать, что евангелисты говорят не об одном и том же питье: ибо слово, употребленное св. Матфеем, означает не один уксус, а всякую кислоту, и в частности, вино плохое, окислое, какое, без сомнения, и давалось преступникам. Равным образом, и желчь означает всякую горечь, особенно смирну, которая у евреев и называлась горечью. А поэтому, говоря словами Феофилакта, уксус с желчью значит то же у св. Матфея, что у св. Марка вино со смирной: ибо и вино могло быть названо уксусом из-за очень кислого вкуса, и мирра – желчью, потому что она весьма горька. Так точно понимал сказания евангелистов в свое время и блж. Августин, основываясь, между прочим, на древнейшем сирийском переводе Евангелия Матфеева, где вместо желчи стоит слово, означающее вообще горечь. Ев. Матфей, заменяя смирну желчью и вино уксусом, без сомнения, имел в виду выражение псалма Давидова (по переводу Семидесяти): дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом (Пс. 68, 22).