Крест. Иван II Красный. Том 2

Бокку давила на виски. Тайдула сбросила её. Ветер погнал шапку по степи, переворачивая её и играя пышным султаном. Шею душило густое ожерелье из монет. Тайдула сбросила и его, не замечая. Потом отстегнула широкие золотые обручи на запястьях, уронила, не глядя, только изумруды мигнули прощально, зелено. Она разорвала на себе ворот, так что обнажилась грудь.

Ханша была унижена. Больше, чем женщина, оскорблена оказалась в ней царица. Но кто измерял, что страшнее, что больнее?

Она упала на склоне оврага в тени искривлённого ветрами карагача и долго следила без мысли, как плавает в вышине неба коршун. Ей казалось, она различает даже его жёлтый зоркий глаз, направленный на неё. Тайдула сняла перстни и расплела волосы. Ей хотелось освободить себя от одежды, от всего, что должно было отличать её, возвышать перед другими, служить знаками предпочтения. Ухватившись обеими руками, она ещё больше разорвала шёлк на груди и положила ладони на голый живот, туда, где образовался раскалённый камень, мешающий выходу, — теперь она могла только втягивать в себя воздух короткими всхлипами, а выдохнуть обратно не могла.

Ночь наступила незаметно. Исчез коршун, стали неразличимы ветки узловатого дерева над головой. Тайдула не видела даже собственной руки, поднесённой к лицу. Сердце её остановилось... Какая ночь? Солнце жгло ей открытую грудь и плечи, как бывает только в полдень. Откуда же эта тьма? Что происходит? Всё исчезло, всё скрылось от неё. Первая мысль была: теперь не перечитать письма. Правда, она и так хорошо запомнила его. Тайдула нащупала бумагу в широком рукаве. Она не хотела бы потерять это страшное послание. Но тут силы совсем оставили её.

Её искали несколько дней, не смея сообщать Джанибеку. Казнили стражников шатра, нескольких прислужниц, только Умму решили пока не трогать, следили за молодыми невольниками. Младшие жёны, скрывая радость, гортанно щебетали про колдовство, делающее человека невидимым, а хатунь, говорят, побывала у шамана, который сейчас сам при смерти, столько сил потерял, наводя на неё чары. Жёны выражали надежду, что она всё-таки вот-вот объявится в новом блеске красоты и величия.

Однако время шло, и головы вельмож уже предчувствовали, что скоро их отделят от тел. Мудрый имам сказал, что изнеженная женщина не может уйти далеко. Тогда велено было каждому владельцу пересчитать своих коней. Считали целый день. Пересчитали. Все кони оказались на месте. Или же никто не признался в пропаже, чтоб не быть заподозренным и не подвергнуться пытке.

Старый Исабек приказал воинам и прислужникам ходить по степи на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ходили. Истоптали всю траву. Пытались даже раскапывать лисьи норы.

Шапку нашёл мальчик, сын дворцовой служанки. Бокку висела на прошлогоднем репейнике, покачивая султаном из страусиных перьев. Мальчику насыпали столько серебра, сколько могла вместить бокку. Потом нашлись золотые наручи. На этот раз повезло старухе, той самой вышивальщице кожаных сумок, которая умела вызывать дождь. Она до старости оставалась глазастой. Но её ничем не наградили. Забыли. Потому что тревога росла. Уже прибыли гонцы от Джанибека, что он возвращается. Головы вельмож мотались еле-еле. Ждать их отделения от тел оставалось не долго.

Но вдруг с громким плачем и радостными воплями показалась вдали толпа. Молодые невольники несли на руках тело Тайдулы. У шатра хатуни слуги проворно раскатали ковёр и опустили нагое тело перед Исабеком. Он глянул и отвёл глаза. Лишь пряди спутанных волос покрывали нежную дерзость грудей, невинный пупок, столь маленький, что в него не войдёт и унция масла, как и полагается по законам восточной красоты. Эмир обругал своего старого, вдруг ожившего «дурака» и послал за всеми лекарями сразу. Взмах руки — и толпа, окружавшая лежащую царицу, испарилась, только слышался удаляющийся топот пяток по выбитой, земле.

Эмир, унимая взыгравшего упрямца, приблизился к телу для более тщательного осмотра.

   — Повелительница, ты слышишь меня? — спросил негромко.

Тайдула не отзывалась. Он разжал её пальцы и высвободил скомканное послание. С первого взгляда эмир узнал руку хана. Ф-фу, наконец-то!.. Теперь можно и похоронить царицу, если на то будет воля Аллаха. Исабек спрятал бумагу на груди под халатом. Даже стреляющая боль в коленках сделалась меньше.

Прибыли запыхавшиеся лекари, захлопотали над бесчувственной хатунью. Призвали служанок обмыть, одеть, расчесать, уложить в прохладе шатра на подушки, назначили покой и кумыс, когда придёт в себя.

...Она очнулась ночью, позвала слабым голосом Умму. Сдерживая слёзы, та подала ханше питье в чаше.

   — Умму, уже ночь? — прошептала ханша.

   — Да, госпожа.

   — Выйди, посмотри, что вокруг. Странный сон мне приснился.

Умму бесшумно вышла. Чуть слышно потрескивало масло в светильниках. Тайдула чувствовала слабое тепло, исходившее от них.

Вдруг — возбуждённое дыхание и голос Умму у плеча:

   — Госпожа, на небе крест!

   — Что?

   — Там, где всходит солнце. Крест из длинных облаков, и в середине его горит луна.