Крест. Иван II Красный. Том 1

О том, что Орда постоянно коварство выказывала по отношению к русским княжествам, Ивану и без Хвоста было ведомо слишком хорошо, об этом постоянно велись разговоры в семье ещё при жизни отца, не утихали они и при Семёне. Ярлык на владимирский стол получал всегда из рук хана тот княжеский дом, который Орда находила менее сильным, а значит, и менее опасным для неё. Михаил Ярославич Тверской, когда был великим князем, захотел иметь под своей рукой Москву и Новгород, с Литвой заигрывал да и доигрался: хану это не понравилось, он отдал великое княжение дяде Юрию. Через два года, когда дядя Юрий стал усиливаться и заручился поддержкой Великого Новгорода, хан отобрал у него звание великого князя, возвёл на престол опять Михаила Тверского. А ещё через два года Узбек вызвал спорящих князей к себе, Михаила Ярославича умертвил, а ярлык пожаловал опять дяде Юрию. Дядя повластвовал четыре года, покорил Рязань, повоевал со шведами. В то время как он осаждал Выборг, хан передал владимирский стол сначала Дмитрию Тверскому, а затем его брату Александру. И занеслись тверяне в гордынности до того, что восстание подняли. Узбек, жестоко наказав их, передал верховную власть снова Москве. Отец был правителем мудрым, умел перехитрить Узбека и оставался великим князем до смерти. Семён по его примеру старается править. Тверь теперь притихла, но зато Нижний Новгород голову поднимает. Сначала его отдали во власть великого князя московского, потом отобрали и сделали самостоятельным князем суздальского Константина Васильевича. Сейчас, может, снова всё станет, как раньше: хан даст Семёну ярлык и на Нижний Новгород. Хвост обижается, будто великие князья (конечно, он Семёна имеет в виду) лбами бояр сталкивают, как хан стравливает русских князей... Это он о том, наверное, что Семён назначил Хвоста тысяцким, не приняв от него присяги, и тем Вельяминовых, отца с сыном, надежды на получение этой должности не лишил. Так думает Хвост, но, может, это ему лишь кажется? А Вельяминовы тоже думают, что имеют право. Вроде бы отец обещал покойному Протасию Фёдоровичу сделать должность тысяцкого наследственной... Отца и Протасия нет, а Семён заварил кашу, теперь пусть сам и расхлёбывает. Ивану даже и думать о вражде Хвоста и Вельяминовых страшно, не то что вмешиваться в это.

Лишь в конце Петровок в Кремль въехали первые возвращенцы из Орды: Дмитрий Брянский со своими боярами и дружинниками. Обнялся с Иваном по-родственному, похвалился:

   — Я самый первый получил ярлык. Иди, сказал мне царь Джанибек, в свой Брянск и борони его для меня от Литвы. Буду, буду боронить свою отчину, а сперва захотелось к вам заехать.

   — А Сёма как?

   — Семён Иванович тоже получил ярлык. На Великое Владимирское княжество, и все князья, как и прежде, под рукой его.

   — Что же он не приехал?

   — Из-за владыки Феогноста. Царь что-то невзлюбил митрополита, нужит его с ярлыком и нужит, серебра требует давать каждый год, а Феогност не хочет, говорит, что николи такого не было при прежних царях Орды.

Князь Дмитрий был, как всегда, шумный и чадный, бахвалился и чванился. Иван чувствовал себя неприютно, тяготился, искал повод избавиться от тестя.

   — Кроме серебра, Джанибек ничего не хочет брать, — тарахтел тот, а глаза рыскучие почему-то прятал. — Семён Иванович ему один раз и скажи, будто невзначай: «Хлеба нынче удались — и ячмень и рожь... Купцы рухляди с севера много привезли — соболей, куниц, белок. И пленников литовских, слышь, много». Когда говорил про ячмень и рожь, хан будто спал, а как услышал про пленников, очнулся. «Рабы?» — спрашивает. Семён Иванович ему: «Да, невольники, все молодые, здоровые». Я уж порадовался, думал, согласится их взять Джанибек, а он как отрезал: «Нет! Мне серебро надобно». Такой супротивник, такой упрямчивый татарин — вынь да положь ему, чего нету.

Тесть фыркал и чмокал в негодовании, но чудилось Ивану в его горячности некое притворство, будто некая лжа, как паутина паучатилась.

   — А где же новгородское-то серебро утопленное? Ведь ты обещался достать его из реки.

Тесть наморщил лоб, будто вспоминая в удивлении нечто давно забытое.

   — Рази? Како такое серебро?

   — Да ты что? — изумился в свою очередь Иван. — А возок, что на переправе утоп! Аль он так и лежит на дне? Ты говорил, замыло его. Тебе Семён чего велел? Или он тебе боле не указ?

   — Ну, зятёк! — обиделся князь Дмитрий. — Ну, ты востёр! Скорый какой! Да ты вспомни, сколь делов у меня, сколь забот, сколь хлопот! Достану как нито! Вместе с тобой и поедем. Вместе утопили, вместе и доставать будем. А я уж было и впрямь запамятовал. Поначалу помнил, а потом сколь событиев! Обручили вас, то сё... Иван Данилович к Богу отошёл, давай хоронить, за ним Узбек помре, надоть к Джанибеку на поклон бечь, то исть ползти на карачках, а он гро-озен, ака гад морской. Так и фурчит, так и мурчит, головы снесу вроде того. Криком исходит. Саблей кривой машет, как молоньей. Страху там натерпелись. Еле живой оттель выбрался, есть-спать перестал. Всю дорогу до вас в молитвах был и дрожмя дрожал.