Крест и звезда генерала Краснова, или пером и шашкой

В результате Юлиус Штрейхер очень скоро превратился во «врага № 1» всего организованного «международного иудейского сообщества» (по его же собственному выражению). Один из сотрудников издательства Штрайхера даже собрал целую коллекцию нападок на «франкенфюрера», публиковавшихся в международной прессе, и даже собирался издать эти тысячи гневных филиппик в виде отдельной антологии под ироничным названием «Штрейхер, кровавый деспот из Франконии», однако претворению этого замысла в жизнь помешало начало Второй мировой войны.

Между тем, заветной мечтой Штрейхера, по его же собственным словам, было вовсе не поголовное истребление всего еврейского населения Германии. Он хотел лишь дожить до того дня, когда все иудеи будут, в конце концов, изгнаны за пределы дорогого ему Фатерланда. Он утверждал, что даже многие из аккредитованных в Германии зарубежных дипломатов мысленно аплодируют его активной антисемитской деятельности.

К числу этих симпатизирующих ему предмтавителей диплоиатического корпуса Юлиус Штрейхер относил, в частности, посла Французской республики в Третьем рейхе Андре Франсуа-Понсе, с которым он лично познакомился на партийных съездах НСДАП в Нюрнберге и с тех пор не раз встречался как в официальной, так и в неофициальной обстановке. Когда другой его добрый знакомый, потомок пророка Мухаммеда, заклятый враг сионизма и воссоздания иудейского государства в Святой Земле — Великий муфтий Иерусалимский Али Амин аль-Хуссейни — со всей мусульманской прямотой заявил Штрейхеру в откровенном разговоре о том, что вопрос о переселении иудеев из Германии в Палестину, с его точки зрения, не подлежит даже обсуждению, Штрейхер (подобно самому Гитлеру) склонился в пользу так называемого «Мадагаскарского плана» (согласно которому евреев надлежало переселить на остров Мадагаскар) как единственного действительно реального и окончательного решения «еврейского вопроса».

Впрочем, к описываемому времени его мнение перестало иметь какой-либо вес в Третьем рейхе, поскольку Штрейхер, как уже упоминалось выше, впал в немилость у высшего руководства национал-социалистической Германии из-за того, что позволил себе в «недопустимых выражениях» высказаться против «аризации» (экспроприации еврейской собственности в пользу арийского капитала) в той форме, в которой она проводилась в Германии после «Хрустальной ночи» 1938 года.

Между тем, главным сторонником как раз такой формы «аризации» был не кто иной, как Герман Геринг. Именно это, а вовсе не «порнографический характер» юдофобских публикаций в «Штюрмере» послужило истинной причиной его опалы. 13 февраля 1940 года Верховный партийный суд НСДАП во главе с Высшим партийным судьей обергруппенфюрером СА Вальтером Бухом признал Юлиуса Штрейхера более «не пригодным к руководству людьми» и освободил его ото всех занимаемых партийных должностей. Тем не менее, Гитлер дозволил Штрейхеру по-прежнему издавать журнал «Дер Штюрмер» и сохранил за ним звание гауляйтера (как почетный титул).

Впавший в немилость у «властей предержащих» (чем он был обязан, в первую очередь, Герману Герингу) Штрейхер удалился на свою ферму Плайкерсгоф, расположенную в его родной Франконии. На клочке земли, купленной на собственные деньги, Штрайхер построил там ферму с коровником (по-немецки «бауэрнгоф», то есть, собственно говоря, «крестьянский двор» — аналог древнегерманского «гарда» или «горда» — сравни со славянскими словами: «град», «город», «огород»), где и прожил всю войну, не поддерживая никаких контактов с какими бы то ни было властными структурами национал-социалистического режима.

Между тем, Юлиуса Штрейхер на протяжении долгих лет был единственным близким другом фюрера и рейхсканцлера Адольфа Гитлера, которому тот позволял обращаться к себе на «ты» (после расстрела эсэсовцами также пользовавшегося этой привилегией начальника штаба штурмовых отрядов (СА) НСДАП капитана Эрнста Рема в «ночь длинных ножей» в 1934 году). Но поведение фюрера в этой истории ужаснуло и оттолкнуло Штрейхера. Гитлер заявил, что «если в ходе разбирательства кто-нибудь (то есть, возможно, и Штрайхер — В.А.) окажется уличенным во лжи, он будет расстрелян». До расстрелов на этот раз дело не дошло, но из всего случившегося Штрайхер сделал для себя очередной неутешительный вывод — в критических обстоятельствах фюрер вполне способен проявить не просто необходимую твердость, но и «слепую и бесчеловечную жестокость».