Крест и посох

Не желая тратить время на разъяснения, Ратьша просто отпустил старика восвояси, а заметив ти фигурки, застывшие у запертых городских воюют, он тут же смекнул, для чего они вышли, и решил двинуться навстречу. С собой он прихватил лишь Константинова побратима — половецкого хана, да еще Вячеслава, который не столько своим воинским умением, сколько умом и сообразительностью так восхитил его в недавнем походе.

К тому же о том, чтобы оказать Вячеславу повышенное внимание, Ратьшу просил сам князь Константин. Было это буквально накануне их выхода из Ожска. Началось все с честного признания тысяцкого в том, что нынешний поход, скорее всего, будет у него самого если и не финальным, то одним из последних. Здоровьишко не то, да и по трое суток из седла не вылезать тоже тяжко, но, отметая в сторону Константиновы опасения, заверил, что пока он еще очень даже ничего, а речь сейчас ведет совсем о другом.

Самое время ему, Ратьше, замену постепенно подыскивать, чтоб новый тысяцкий не с бухты-барахты дружину княжью принял под свое руководство, а не торопясь. Желательно, чтоб и вои простые тоже к будущему воеводе привыкли, а для того надо бы его уже сейчас к себе приближать. Пусть все видят, что преемник будущий ныне по правую руку Ратьши сидит. Тогда и смена власти гладко пройдет. Вот бы сам князь назвал сейчас имя будущего тысяцкого, а Ратьша его бы в походе проверил по всем показателям. Где слабоват — подсказал бы, в чем не силен — подучил.

Надо ли говорить, что кандидатура Вячеслава особых восторгов у старого вояки не вызвала. И сосунок годами, и делу ратному только-только обучаться приставлен, и родом не просто худоват, а хуже некуда — из смердов голимых. Однако промолчал воевода, мудро решив на деле показать, что Константинов выбор неудачен оказался. Пусть это сама жизнь князю обрисует, такая у него задумка была.

Потому он в походе, держа Вячеслава близ себя, тем не менее, ставил перед ним самые сложные задачи: то в разведку пошлет, то во главе передовой сотни поставит, а то заставит высказаться по завтрашней битве. Какие у него, дескать, соображения имеются. И с каждым днем все больше и больше удивляясь, начинал Ратьша понимать, что выбор князя, пожалуй, не просто правильный, а самый лучший.

Вряд ли кто из воев бывалых уже сейчас лучше этого мальчишки сумел бы так грамотно оценить обстановку, прикинуть, как лучше всего использовать болотистую низину или дремучий лес, все мудро взвесить, включая даже боевой дух неприятеля и своего войска, и уж потом, исходя из всей совокупности, принять решение.

Да, конечно, что касается личного умения, то тут ему еще трудиться и трудиться. Тот же Константин, который князю тезкой доводился, и с мечом намного лучше обращается, и с луком, не говоря уже о том, как он на коне держится. Да и не он один Вячеслава опережал. С луком избранник князя и вовсе доброй половине дружины уступит, что по дальности, что по меткости. И с копьем у него не все слава богу, а уж на коне этот мальчишка до сих пор как на корове сидит. Однако не щадит себя парень, каждый день по сто потов проливает, но своего добивается.

К тому же не самое уж это и важное в деле руководства дружиной. Если бы по личному мастерству в воеводы выбирали, то у Ратьши в дружине уже сейчас кандидатов в тысяцкие несколько десятков набралось бы. Но вот беда, неспособны они к самому главному — не за себя одного, за всех воев вместе думать, да еще и за супротивника, не одну завтрашнюю битву, а всю войну в голове держать, да еще и будущую, к коей уже нынче молодь готовить надо. Этот же соответствовал всем думам и представлениям Ратьши о будущем тысяцком Константинова войска. Более того, его поведение почти не расходилось даже с самыми затаенными мечтами старого воеводы. А что до мастерства — придет оно, никуда не денется.

Потому и ныне взял он его на переговоры. Пусть смотрит, слушает, учится, одним словом, а там, глядишь, как совсем недавно в тех же дремучих мордовских лесах, что-нибудь сам придумает эдакое.

* * *

И ополчишася супротив Богом данного князя Глеба сила несметная, кою под стены града Резани закоснелый в ереси своея позваша вой Ратьша. И бысть страх во граде ибо прииде с чужих земель иноверцы и тако рекоша: град сей на копье возьмем и злато людишек резанских все наше будет.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817.

* * *