Крест и посох

— Зачем рубили-то? — ужаснулась Тура. — Грех-то какой!

— Чтобы поровну каждому досталось. По справедливости, по правде. Они ведь из серебра, а то и из золота отлиты были, — невозмутимо отвечал Константин. — Так что я на вашем месте сто раз подумал бы, надо ли вам туда плыть или лучше здесь где-нибудь остаться. К тому ж, как я понимаю, вас нужда заставила за мечи да топоры взяться, а так-то вы народ мирный.

— Это верно, — согласился Эйнар, но тут же поправился, так, самую чуточку, чтобы князь цену сбить не смог: — Однако у нас каждый с юных лет к ратному делу привычен и с секирой да мечом обращаться обучен сызмальства.

— А раз верно, то вот вам мой сказ, — тряхнул головой Константин и поднял свой кубок, приглашая всех присоединиться к очередной здравице. — Пью за то, чтобы земля в Ожске вам домом родным стала, за то, чтобы красавицы женщины ваши, такие пригожие и статные, — и он ласково улыбнулся неожиданно зардевшейся от смущения Туре, — много крепких духом, здоровых телом, отважных душою и чистых сердцем героев нарожали. Себе в почет, а врагам на погибель, подобных тем двадцати отважным во главе с воем славным — Тургильсом Мрачным, сыном Борда и Туры, которые здесь сидят. Пью за то, чтоб мирный труд ваш лютыми ворогами отныне и присно и во веки веков не прерывался, а коли выйдет так, что придут они все же на землю нашу многострадальную, пусть плечом к плечу встретит их великая рать двух народов-побратимов, которые умеют не только славно трудиться, но и надежно защищать нажитое добро.

«Эге, да тут, пожалуй, не один Викинг отпрыском Браги считаться может», — подумал Эйнар, но провести себя он не дал, точнее, попытался не дать и сразу после осушенного досуха кубка спросил напрямик:

— Сколько же гривен ты нам за службу ратную положишь, княже?

Тот в ответ лишь развел руками и весело рассмеялся:

— Да ты меня, видать, не расслышал, славный Эйнар, сын Гуннара. Я ж тебе не службу предлагаю. Я всех вас жить здесь зову и не стану скрывать, коли грозовой час придет, повоевать тоже придется, да только не за меня, а себя самих защищая. Разве за это гривны платят? К тому же и нет их у меня в таком количестве. Что скажешь, ярл?

— Думать надо, — выдавил, наконец, Эйнар. — Долго думать. Оно и впрямь лестно — осесть здесь, и уж чтоб навсегда, да только непросто все это.

— Это верно, — охотно согласился Константин. — Думать надо. Не поход боевой вам предлагаю. Всю будущую жизнь выбираете ныне. Как тут не задуматься. Вот только, не затягивайте шибко. Вам, воинам, скитания сызмальства в привычку. Женщинам же, особенно настоящим, вроде моей нынешней гостьи, — он вновь улыбнулся, глядя на Туру, искренне восхищаясь ее богатырской статью, — такие странствия только в тягость.

То ли Тура почувствовала это искреннее, без малейшей фальши, восхищение князя, который стал одним из немногих за долгие годы ее супружества, кто увидел в ней женщину, а не ломовую лошадь. То ли задели за живое слова Константина о тягостных скитаниях, которые и впрямь затянулись, но она решительно вмешалась в разговор:

— А чего тут думать? Той кровью, что пролита, не одно озеро заполнить можно. Хватит. Я так мыслю, что оставаться надо. Довольно сыновей терять. Эдак мы ни одного внука до самой смерти не увидим. Вот и Борд со мной согласен, верно?

Супруг Туры вначале изумленно покосился на жену, а затем, после энергичного тычка в бок, которым запросто можно было бы зашибить барана, нахмурив брови, прохрипел нечто нечленораздельное, но больше похожее на согласие, чем на отрицание.

— Не все с вами согласятся, мудрая Тура и славный Борд, — посерьезнев, возразил вполголоса Викинг, но тут же, заметив насупленный взгляд богатырши, торопливо пояснил: — Я-то, конечно, останусь. От добра, добра не ищут. А вот как другим молодцам пояснить, дабы уразумели они, что лучшего слова им уже ни в какой другой земле не молвят?

— Вот ты-то и пояснишь все, — подбоченилась Тура и ехидно хмыкнула: — Или не справишься? Так я подсоблю.

В ответ Викинг только крякнул смущенно, красноречие чуть ли не первый раз в жизни отказало рыжеволосому весельчаку.

— Стало быть, идем на пристань, — подытожил все дебаты Эйнар, поднимаясь с места. — Там собираем тинг[26]. Пусть каждый сам выберет свою судьбу, и да благословит его Бог.

Это была тяжелая ночь для Константина. И хотя он к утру окончательно охрип, да и остальные изрядно осипли, но всех убедить в том, что самый лучший выход заключается в том, чтобы остаться здесь, не удалось. К утру Эйнар положил конец уговорам и дебатам и при неярком свете разгорающейся зари объявил начало голосования.