Крест и посох

— О-о-о, — озадаченно поднялись вверх брови Глеба. — Сызнова заговорила ослица Валаамова. Ну-ну. Стало быть, надо к ногам переходить. Или по-хорошему замолкнешь? — сделал он попытку договориться.

Непонятное, загадочное упорство священника, поначалу так взбесившее князя, теперь постепенно начинало вызывать некий суеверный страх. К тому же мужество, с которым отец Николай перенес пригвождение рук, тоже не могло не внушить невольного уважения к стойкости пытаемого.

— Так как, сам утихнешь? — еще раз переспросил он, стиснув зубы и заранее чувствуя, что добром договориться не удастся, а стало быть, придется либо признать собственное бессилие перед этим фанатическим упорством, либо идти до конца, занявшись ногами, чего ему уже как-то не очень-то и хотелось.

— Объяли меня муки смертные, — шелестело с уст священника еле слышно, но в то же время очень отчетливо. — И потоки беззакония устрашили меня. Цепи ада облегли меня и сети смерти опутали меня[75].

— Жаль, — сокрушенно вздохнул Глеб и буркнул нерешительно: — Парамон, еще два гвоздя тащи.

Тот не шевелился, привалившись жирной спиной к стене, лишь умоляюще глядя на князя.

— Ты что, не слышишь меня?! — напустился Глеб на палача. — А то и тебя за уши приколочу тут же, рядышком с этим безумным.

Трудно сказать, нашел бы в себе силы Парамон, чтобы оторваться от спасительной стены и выполнить повеление князя, но тут раздался голос Константина:

— Остановись, Глеб. Его кровь тебе Господь никогда не простит.

— А ты что, вестник Божий? — мрачно осведомился Глеб, поворачиваясь к очнувшемуся брату. — Архангел Гавриил?

— Не делай этого, — вновь потребовал Константин слабым голосом.

— Ишь сам еле-еле языком шевелит, а туда же. Указы раздает, — усмехнулся Глеб и хитро поинтересовался: — А коль остановлюсь, расскажешь про то, что мне надо.

— Расскажу, — с тяжким вздохом согласился узник.

— Вон как? — Брови Глеба от удивления поднялись высоко-высоко. Он и впрямь не ожидал такого поворота событий. То запирался братец, молчал упрямо, что бы ему ни сулили плохого или хорошего.

И муки не устрашили его, и всевозможными наслаждениями подкупить не удавалось, а здесь... Но надо было пользоваться моментом, и тут уж было не до рассуждений и не до анализа.

— Отвечай тогда, — распорядился он. — Что, да как, да почему. Расскажешь все, тогда и прибивать не стану.

Константин отрицательно покачал головой:

— Поначалу гвозди у него из рук вытащи. Тогда и разговор будет.

— Ишь ты какой, — улыбнулся Глеб криво. — А ну как обманешь?

— Не обману, — тяжело вздохнул Константин.

— Нет, — отрезал Глеб. — Либо излагай, либо мы с Парамоном сей миг к его стопам приступим.

— Бумагу давай, — распорядился узник, чувствуя, что настоять на своем не получится.

— Кого? — не понял Глеб.

— Пергамент, — тут же поправился Константин. — Да чернил с перьями.

Еще полчаса ушло на разъяснение технологии отливки пустотелых болванок. Очень подробно, припомнив Минькины пояснения, Константин указал все размеры у выемок и прочего.

Уходил Глеб очень довольный, хотя и не получив окончательных разъяснений, для чего нужны такие точности в замерах, однако отца Николая освободить от гвоздей, прочно удерживающих запястья священника, отказался.

— Я чувствую, что это лишь половинка дела, — пояснил он перед уходом. — Посему ноги не прибиваю, как обещал, а вот с руками обождать надо. Пусть раньше мои кузнецы по твоим каракулям пробу сработают.

Отец Николай, очнувшийся от глухого стука захлопнувшейся за палачами тяжелой входной двери, простонал:

— Почему пытку ироды оставили? Неужели ты им сказал все требуемое?

— Я только про отливку болванок говорил, — пояснил Константин.

— Все равно. И тем зло в мир этот внесешь, коего и без того в нем с избытком, — упрекнул священник.

— От болванок зла не добавится, — попытался успокоить его Константин, — а порох я им не выдам.

— И выдавать не надо. Сам говорил, что он давно в Китае изобретен. Неужели Глеб не додумается, какую начинку туда насыпать?

— Не успеет, — мрачно пообещал Константин. — Ратьша вот-вот штурм начнет.

— А если тот чрез тайный ход уйдет? — не сдавался священник. — Всеми святыми заклинаю, хоть про порох ему не говори.

— Да не смог бы я смотреть спокойно, как они тебе в ноги гвозди вколачивают, — хрипло выкрикнул Константин. — Не смог бы, да и все тут. Жаль только, что я раньше не очнулся, перед тем как они над твоими руками измываться стали. Сильная боль, да?

— Как кость ломали, плохо было. А теперь уже обвык малость, — попытался скрыть истинное положение вещей священник. — Жаль только, что гвозди не ржавые были — совсем новые почти, — выдохнул он сквозь сомкнутые зубы.

— Почему жаль? — не понял Константин.

— От ржавых заражение крови было бы, — пояснил буднично отец Николай. — Конец-то у меня один, да с заражением я бы к нему пришел быстрее. Но, видно, уж такова воля Божья, чтоб подольше помучился.

— Думаешь, и это тоже он послал, — усомнился Константин, кряхтя и пытаясь примостить свое избитое тело поудобнее.

— А кто же?

— Ну, например, дьявол, — предположил князь.