Крест и посох

Однако зарубить старика ему не позволил Епифан, хранящий до сего момента молчание. Он решительно остановил руку Гремислава и, видя что тот еще порывается высвободить ее из медвежьей хватки, грозно рявкнул на дружинника:

— Погоди, я сказал! — и уже тише пояснил: — Мечом махнуть — дело нехитрое. Раз — и нет человека. А может, он хороший. Эка беда — другим богам кланяется. За то ему самому ответ держать придется на том свете, а нам нечего в это мешаться.

— Ты что мелешь? — недоуменно спросил Гремислав. — Как это нечего? И где ты слыхал, чтоб волхвы хорошими бывали?

— А это мы и проверим, — пробасил Епифан. — Видишь, дедушка, какие грозные тут людишки собрались. Чуть что — и голова с плеч. А ты, не мешкая, докажи иное.

Старик, стоящий молча все это время, слегка склонил голову набок и лукаво осведомился:

— И как мне это сделать? Разве что вывести вас из дубравы этой?

— Это завсегда успеется, — небрежно махнул рукой Епифан. — Уйти мы и сами сможем.

— Ох, это навряд ли, — загадочно усмехнулся волхв. — Без моего дозволения ныне вам нет отсюда ходу.

— Да не об этом речь, — отмахнулся Епифан, посчитав произнесенную угрозу за пустое бахвальство. — Ты в другом пособи. Вон, видишь, человек лежит. Рана у него глубокая. Руды много утекло, пока остановить не удалось. Ты вылечи его, тогда и поверим вмиг, что добрый ты.

Старик безмолвствовал.

— Еще и золотишка с собой подкинем, — пытался соблазнить его Епифан.

— И много дадите? — нехотя, наконец, откликнулся тот.

— А сколько есть, — заторопился стремянкой. — Нам оно ни к чему, а тебе сгодится. Обувку к зиме купить, шубу добрую, еды какой-никакой.

— Лето, чай, стоит, — возразил волхв.

— Вот-вот, — охотно согласился Епифан. — А за летом завсегда зима ручищами ледяными машет. И смерд хороший тоже завсегда сани зимние в лето готовит.

— Ну, ежели злата дадите, — усмехнулся в бороду старик и, не договорив, направился к лежащему Константину.

Склонившись над ним, он несколько секунд пристально вглядывался в лицо князя и вдруг резко отпрянул назад.

— Так это ведь князь Константин, — произнес он растерянно и оглянулся назад, как бы надеясь, что его опровергнут, скажут, что он ошибся, но этого не произошло. Даже напротив. Епифан тут же радостно подтвердил догадку волхва:

— Точно! Он самый и есть. Младшой брательник самого главного на Рязани князя Глеба. А уж как он его любит — сил нет. Видишь, правду я тебе сказал — за его спасение Глеб тебя золотом всего обсыплет с ног до головы.

При этих словах он угрожающе сунул кулак за спину, чтобы волхв ничего не смог увидеть, и погрозил им остальным дружинникам. Те продолжали хранить молчание. Ухмыльнувшийся было Гремислав тут же спрятал свою усмешку, а крякнувший Изибор резко поперхнулся. Афанасий продолжал спешно накладывать на себя кресты один за другим, словно собирался закутаться в их невидимую, но надежную пелену, которая сохранит от всего недоброго, что может произойти на поляне.

— Ну, как он? — шепнул осторожно Епифан, боясь спугнуть молчащего в раздумье волхва.

Тот выпрямился, очевидно придя к какому-то выводу, и зычно скомандовал:

— А ну-ка, все вон с поляны, и чтоб до рассвета сюда никто ни ногой.

— Зябко ночью-то без костра, — подал было голос Изибор, на что волхв без лишних слов выхватил большую горящую головню из костра и кинул к ногам Епифана.

— Вот вам, новый запалите, — и крикнул вслед уже уходящим дружинникам: — И чтоб ближе чем на двадцать саженей к поляне ни-ни, а то не смогу князю вашему помочь.

Гремислав, уходящий последним, внезапно обернулся перед самими дубками, обрамлявшими поляну, и с угрозой заметил:

— Ты вот что, старик. Ежели князю не подсобишь, так я сам с тебя, старая рухлядь, кожу со спины ломтями настругаю и за нее повешу... подыхать. Так что гляди. И улизнуть не надейся — мы всю ночь бдеть за тобой будем. В шесть глаз.

Старик в ответ только хмыкнул презрительно и, дождавшись, когда они все удалятся, вновь повернулся к Константину.

— Стало быть, рана у тебя, княже, — пробормотал он, усаживаясь поудобнее и кладя посох себе на колени. — Руды и впрямь стекло изрядно, коль ты только глазами хлопать и можешь. А голос подать — сил нет? — поинтересовался он и вдруг неожиданно и сильно сдавил Константину раненое плечо.

У того от боли потемнело в глазах, и на какие-то мгновения он даже потерял сознание. Когда оно вновь вернулось к нему, он увидел склонившегося над собой старика, который легонечко, одним пальцем тыкал куда-то в плечо, но, странное дело, боль от этого не усиливалась, а, напротив, проходила.

— Вот и снова очи свои растопырил, — недобро улыбнулся волхв, заметив: — Ишь они у тебя туманные какие. Может, от боли, а скорее всего, от того, что жизнь из тебя вытекает. Это хорошо.

— Чего ж тут хорошего? — шепнул еле слышно Константин.

— А то, что нечего таким, как ты, нелюдям по землице ходить, погаными своими ногами топтать ее, родимую. А еще лучше то, что ты и голоса подать не в силах. Вон я даже за плечо ухватил, а ты токмо застонал еле-еле. Так что не крикнешь и своих воев не позовешь.

— А если постараюсь?