Крест и посох

К тому же опрос был поверхностным, проводимым лишь на всякий случай, ибо князь Глеб повелел обратить особое внимание на купцов, с которыми вел торг Константин, так что вернулись они в Рязань, прихватив на всякий случай всех, у кого ожский князь покупал хоть что-то.

Однако беседа с торговыми гостями также ничего не дала, и тогда Глеб понял, что для выяснения этой загадки ему нужен сам князь Константин, живой и по возможности здоровый.

Еще день назад тот был для Глеба очень опасен, потому и последовал приказ изничтожить Константина немедля, не вступая с ним ни в какие разговоры, а то мало ли что он успеет наболтать.

Теперь же новые гонцы помчались во все стороны с иным предупреждением — брать только живьем. Причем за его поимку награда увеличивалась с десяти до двадцати гривен серебром.

Кроме того, начав питать все большее и большее уважение к беспутному в общем-то, но за последние полгода как-то внезапно поумневшему брательнику, новоявленный Каин не очень надеялся, что тот возьмет и все расскажет ему при встрече.

Во-первых, неизвестно, что он вообще знает об этом оружии. Имеется в виду не то, как им пользоваться, а как его изготавливать.

Во-вторых, резко набравшийся ума Константин должен сознавать, что после всего случившегося кому-то одному из них не место на этой земле. Учитывая, кто будет находиться в роли пленника, а кто — совсем наоборот, легко догадаться, что какие бы полезные сведения он ни сообщит, смерть его все равно неминуема.

Вывод напрашивался сам собой — брат будет молчать.

Люди же его — другое дело. Их можно не только пугать или пытать. Достаточно просто купить, причем задешево, поскольку за такое сколько ни плати, все равно останешься в выигрыше.

К тому же именно сейчас, как справедливо рассудил Глеб, рядом с его братцем в этот тяжкий час могут оказаться лишь самые верные слуги, которые пускай не полностью, но частично должны быть посвящены в тайну нового оружия.

Поэтому за каждого из спутников Константина было обещано дополнительно еще по гривне, но при одном условии — если схваченный будет жив.

За мертвого полагалась другая, куда более экзотичная награда — два десятка плетей. О мастерстве княжеского ката[42] Парамона знали все, поэтому Глеб мог быть твердо уверен, что покойников не будет.

Уверенный, что стоит поймать Константина с его верными людьми, как диковинную тайну удастся сразу же раскрыть, Глеб позволил себе немного помечтать.

У него дух захватывало, когда он представлял перспективы, которые должны были перед ним открыться в самом недалеком будущем, после первого же применения удивительного оружия в крупной схватке.

Давняя радужная мечта стать, подобно деду, единовластным правителем всего обширного Рязанского княжества, тут же поблекла и угасла. Вдобавок она уже была осуществлена, а сбывшаяся мечта — это уже нечто иное, скорее напоминающее обычное исполнение желаний, не более того.

Падая с мысленных небесных высот на землю к ногам мечтателя, она неизбежно разбивается и безвозвратно теряет свою радужную, переливчатую скорлупу, в которой находилась все это время.

Поднимать эти жалкие останки, некогда сверкавшие ослепительным блеском, не имеет смысла. Едва расколовшись, они безнадежно пачкаются, да так, что их никогда не очистить от налипшей земли, мусора и другой грязи жизни.

Сама же мечта при внимательном и детальном рассмотрении порой оказывается совсем не тем, что представлялось в бредовых видениях, о чем грезилось и вздыхалось долгими бессонными ночами.

Именно поэтому, едва сбываются эти грезы, едва волшебный сон превращается в прозаическую явь, человек тут же начинает рисовать перед собой новую мечту, еще более недоступную, чем прежняя.

И вновь он пребывает в твердой уверенности, что уж она-то его не разочарует, что внутри она столь же прекрасна, как и снаружи, и что на сей раз никаких отличий между волшебным сном и грубой явью не будет.

Теперь Глебу, в отличие от видений месячной давности, грезилась не жалкая Рязань.

Поначалу это был стольный град Владимиро-Суздальской земли, но затем, спустя сутки, новая мечта, еще ярче, еще ослепительнее, напрочь затмила прежнюю: РУСЬ. И вся она целиком, без остатка, будет принадлежать именно ему, Глебу Владимировичу. Причем не только Владимиро-Суздальская, но и Киевская, Черниговская, Смоленская, Галицкая, Новгородская…

Словом, вся!

Целиком!

А что, разве он, Глеб, не прямой потомок великого воителя Святослава, его сына Владимира и внука Ярослава, прозванного Мудрым[43]?! Так что есть у него на это все основания даже согласно лествичному праву.

В самом деле, почему Владимирский великокняжеский стол принадлежит потомкам Всеволода, который был всего-навсего младшим сыном Ярослава Мудрого? Им должны владеть праправнуки среднего.

Долой Всеволодовичей! Да здравствуют Святославичи![44]

Да что там Русь! На следующие сутки перед глазами князя Глеба вспыхнуло уже новое, еще более заманчивое видение, сулящее власть над всем миром.