Крест и Полумесяц

Впрочем, не побоюсь сказать, что все великолепие тронного зала служит лишь оправой для истинного самоцвета – василиссы Евдокии. Нет, я слышал, что она весьма привлекательна и в молодости была одной из первых красавиц ромейского двора. Но более чем сорокалетний возраст (на Руси уже как бы не бабками считаются в сорок-то лет!), восемь родов… Я думал, что комплименты императрице – дань уважения или банальное подхалимство.

Я ошибался.

Точеное лицо с идеально правильными чертами, тонкими, красиво изогнутыми бровями, большими карими глазами и чувственными губами… Ни следа даже легкой полноты, порой портящей природную женскую красоту, ни одной морщины даже на шее не сумел найти мой изумленный, ищущий взгляд. Конечно, придворные ромеи несомненно преуспели в косметике, как и в умении продлевать молодость различными растительными притираниями, секрет изготовления которых наверняка охраняется не хуже, чем рецепт «греческого огня»… И все же в душе рождается ощущение, что неувядающая красота этой женщины – заслуга самой василиссы. Увы, открыто лишь ее лицо, обрамленное черными как смоль волосами, которые украшены диадемой-стеммой, фигуру же скрывают пышные царские одеяния. И все же под ними угадывается немалых размеров грудь, зато незаметно даже намека на живот.

При входе в тронный зал, когда перед моим лицом был отдернут парчовый занавес, по принятому церемониалу я должен был пасть ниц. Правильно ли я поступил или нет, но опустился лишь на одно колено, склонив голову и приложив правую руку к груди – жест уважения с сохранением собственного достоинства. В тот момент я был очень зол: во-первых, рассчитывая провести переговоры с базилевсом Романом, я и затачивал свои аргументы под мужское мышление императора-воина. Женщины же порой могут быть просто нелогичны и даже некомпетентны, особенно в вопросах государственных. Какие бы ни ходили слухи о мудрости Евдокии, я не мог быть уверен в этом – лесть ведь никто не отменял. Во-вторых, мне сразу дали понять мою значимость как посла, приведя во дворец пешком. Действительно важным посланникам обязательно предоставляли пышно украшенных лошадей, если же коня нет – то это прежде всего знак немилости государя. В-третьих, сильное раздражение вызвало показательное вождение по богато украшенным коридорам дворца, между шеренг построившихся северян-гвардейцев. Последние замерли словно ледяные глыбы, напрочь игнорируя мое присутствие. И наконец, я никогда не любил звук органа, ударивший по ушам в момент моего входа в тронный зал!

Но стоило мне лишь поднять взгляд на императрицу, как все раздражение разом ушло, сменившись недоверием, удивлением, восхищением… и ощущением того, как наливается тяжестью низ живота из-за прильнувшей к нему крови. Последний факт был настолько неожиданным, что я невольно опустил глаза, словно подросток, засмотревшийся на красивую взрослую женщину, заметившую его интерес. Более того, я вдруг почувствовал, как загорелись мои щеки – и все это под глухой и недовольный ропот в тронном зале.

И вдруг раздался мелодичный голос этой необыкновенной женщины! Ведь по дворцовому церемониалу я должен был излагать свои просьбы и предложения через логофета, местного министра. Но, к всеобщему удивлению придворных, василисса обратилась ко мне напрямую. Подняв глаза, я успел разглядеть в уголках ее губ тень чисто женской лукавой улыбки, что, впрочем, тут же исчезла. Но и во взгляде императрицы что-то такое мелькнуло… Похожее на удовольствие от моего искреннего, неприкрытого восторга и интерес к моей скромной персоне.

Последний факт меня явно обнадежил. Я уже было открыл рот, чтобы заговорить… и закрыл его, поняв, что начну речь на плебейской ромайке, в то время как знать говорит на койне… Вновь залился краской и заговорил чуть рассерженно из-за проявленной мной слабости:

– Прекрасная василисса! От своего государя я должен передать послание базилевсу. Кесарь Ростислав предлагает императору Роману вечный мир, дружбу, военный союз против агарян, а также свою помощь в борьбе с морскими разбойниками Русского моря.

Евдокия слегка изогнула соболиную бровь, демонстрируя этим легкое недоверие.

– С морскими разбойниками? Но наши союзники, прибывшие ранее из Херсона в Константинополь, заявили, что на их корабли напал флот русов из Таматархи.

От последних слов императрицы явственно повеяло холодом – могильным холодом. Любовную дрожь как рукой сняло, зато мысли мои тут же прояснились.

– В таком случае, что они скажут теперь, поговорив со спасенными нами моряками?

Василисса позволила себе легкую усмешку, напрочь игнорируя вытянувшегося у трона логофета, чье лицо окаменело.