Варяг наконец обратил на меня взор и веско произнес:
– Не знаю, воевода.
Последовала короткая пауза, пока дружинник складывал сушняк и доставал огниво с кресалом, во время которой я с трудом сдерживал рвущийся наружу гнев… и страх. Наконец Добран вновь заговорил:
– Когда я подхватил тебя, брат бросился вниз, к торкам. За ним последовали вои из наших десятков, все, кто уцелел. Также спустились греческие копейщики – вои в добрых бронях, прикрывающие лучников. На время они потеснили врага от тропы, пока я поднимал тебя наверх.
Ратник прервался, раздувая пламя из высеченной искры, удачно упавшей на пук сена. Как только оно занялось, он положил сверху вначале одну тонкую веточку, потом еще одну и еще, ожидая, когда огонь окончательно окрепнет и сможет поглотить уже что-то более существенное. Я же все это время ожидал продолжения рассказа, закусив губу от раздражения, и наконец не выдержал:
– Ну?! А дальше-то что?
Разгоревшееся пламя осветило желтыми всполохами лицо ободрита, придавая ему какой-то потусторонней загадочности.
– А дальше молодняк из тех, кто поднялся по тропе до нас, увидели тебя, воевода, на моих руках. Они закричали, что ты погиб, что торки вот-вот поднимутся наверх. Меня слушать никто не захотел, да и ветер сносил слова.
Сделав небольшую паузу, мой ближник продолжил:
– Страх сломил их дух, воевода, вначале самых слабых, а после и более сильных, превращая ратников в испуганное стадо. Одни сражались и гибли внизу, а другие бежали прочь, спасая жизни. И когда я поднялся наверх с твоим телом, никого, кто мог бы мне помочь, уже не осталось. Тогда я снял с нас брони и потащил тебя на спине, покуда были силы. Но повалил густой снег, я сбился с дороги. Если бы чудом не вышел на скит, замерзли бы на тропе, и весь сказ. – Варяг пружинисто поднялся и прямо посмотрел мне в глаза. – Так что я не знаю, что случилось с остальными. И где сейчас мой брат.
Голос Добрана дрогнул на последних словах, и мне стало не по себе. Дурак, дурак, дурак!!! Как я мог злиться на спасшего мне жизнь дружинника, потерявшего по моей вине брата! Еще и раздражался!!!
И вообще, ради чего я лез вперед, кого хотел удивить?! Нарвался на вражеский клинок сам, наверняка обрек на гибель телохранителей, так еще и войско мое распалось, увидев смерть воеводы… Вот же дурак!!!
Горькое раскаяние, черная тоска и уныние плотно обступили меня, заполонили душу, сдавили сердце. Все случившееся – это моя вина, от начала и до конца! Еще когда мы прибыли в Грузию, именно я предложил Баграту идти в Джавахети, к Ахалкалаки. Сам царь тогда находился на юго-западе, в Тао[6], и в реальной истории он позже отступил к Картли[7], в то время как Ахалкалаки защищали только местные азнаури. Все это я случайно прочитал в свое время в «Картлис цховреба»[8], и вот таким неожиданным образом это пригодилось мне здесь. Пригодилось… Прибывший на помощь Баграту многочисленный русско-греко-аланский корпус вдохновил его на генеральное сражение, а куда послать воинов разведать, где же находится Алп-Арслан, подсказал именно я. И вот она, судьбоносная битва, в которой турки разбили нас на голову. Хотя я пока еще не знаю, что случилось с грузино-аланской кавалерией, какую хитрость применил султан против таранного удара союзников, факт остается фактом – в самый разгар сражения он умело маневрировал и бросал против нас то легких стрелков, то пехоту, то тяжелую конницу, явно бывшую до того в бою. А ведь если бы атака дружин горных рыцарей имела успех, ничего подобного сельджукский лев сделать бы не сумел… И как итог – чистое поражение, фактическая гибель пехотного корпуса Тмутаракани, набранного из стратиотов Таврии. Основы военной мощи княжества, что я должен был вернуть Ростиславу.
Эх, и зачем я пообещал Дургулелю такую многочисленную помощь?! Ну как зачем – пускал пыль в глаза, «впечатлял» мощью княжества, чтобы не дай бог ясы не решились на войну. Они-то не решились, да вот только теперь у княжества нет основы его войска… Это учитывая тот факт, что практически вся наша конница осталась лежать в днепровских степях.
А еще у тысяч родителей ныне больше нет сыновей. И у тысяч жен больше нет мужей. И у тысяч детей не осталось отцов… И все это – по моей вине!!!
Глава 3
До самого вечера я больше не проронил ни слова, в бараний рог скрученный черной тоской. Добран не спешил меня утешить или как-то поддержать: десятник или был уверен в том, что мои терзания заслуженны, или просто не понимал моих душевных метаний. Дождавшись, когда костер в очаге разгорелся, варяг преспокойно завалился спать. А вот ко мне сон, как назло, не шел…