Крест и полумесяц

— Все это совершеннейшие пустяки, и не стоит болтать ерунды. В свое время ты сам во всем разберешься. Главное, что теперь ты можешь вернуться домой и отдать мне, как обещал, русскую кормилицу и ее сына. Лишь из-за них приехал я снова в столицу султана. Увезу их в Тунис — и буду жить там спокойно до конца своих дней. Благодаря Хайр-эд-Дину Тунис освободился от власти Хафсидов, и жители его распевают теперь ликующие песни под заботливым присмотром янычар.

Я заверил торговца, что сдержу свое слово. Он же, убедившись, что и впрямь получит русскую кормилицу, облегченно вздохнул и начал рассказывать, почему же я угодил в тюрьму.

И я услышал вот что:

Выйдя весной в море, Хайр-эд-Дин двинулся сначала к крепости Корон, чтобы установить там новые пушки. Потом мусульманский флот впервые в истории открыто прошел по Мессинскому проливу^[46], показывая таким образом свою силу. Затем Хайр-эд-Дин медленно двинулся дальше на север, основательно разоряя и грабя берега Неаполитанского королевства.

Дориа не решился выйти Хайр-эд-Дину навстречу, поскольку подозревал, что старый пират действительно собирается напасть на Геную.

На нашу беду, один раб-христианин показал сухопутным отрядам Хайр-эд-Дина дорогу к замку Фонди, где, как слышал этот невольник, должны были храниться несметные сокровища. Раба обещали отпустить на свободу, и отряды двинулись в путь.

— Но оказалось, что невольник сильно переоценил богатства замка Фонди, — продолжал Абу эль-Касим. — Захваченная там добыча была просто жалкой, хоть взбешенные янычары ворвались даже в кладбищенскую часовню и разграбили могилы владельцев замка, швырнув их останки со скалы в пропасть. Но поход Хайр-эд-Дина наделал страшного шума по всей Италии. Ведь нынешняя хозяйка замка Фонди, не очень старая еще вдова Джулия Гонзага, сумела в последнюю минуту выскочить из своей опочивальни, где уже дремала на ложе, и в одной ночной сорочке убежала от янычар, скрывшись в темноте. Хайр-эд-Дин никогда не слышал об этой особе, но после своего чудесного спасения женщина эта, кичливая, как павлин, стала рассказывать о своем бегстве самые невероятные истории, чтобы привлечь к себе еще больше внимания. Овдовев, она привыкла держать у себя при дворе поэтов и прочий сброд, за что эти рифмоплеты славили ее в своих стихах, называя дебелую даму, которой никак не меньше пятидесяти лет, красивейшей женщиной Италии. Ну, ты же знаешь поэтов, — презрительно добавил Абу, — и понимаешь, что все их восторги и выеденного яйца не стоят. Но в глупом тшеславии своем эта наглая баба распустила совершенно дикие слухи. Хайр-эд-Дин якобы напал на ее замок только потому, что она — самая красивая женщина в мире, и старый разбойник будто бы хотел сделать подарок господину и повелителю своему Сулейману, послав ее в султанский гарем. Вдовица столько раз повторяла эти бредни, что в конце концов и сама в них поверила.

— О Аллах! — в волнении воскликнул я. — Теперь мне все ясно. Неудивительно, что, услышав об этом. Хуррем пришла в ярость. Султанша, видимо, решила, что Хайр-эд-Дин обманул ее доверие и по моему наущению решил подсунуть султану другую женщину! Просто чудо, что я еще жив! Ревнивая красавица в гневе своем страшнее индийского тигра!

— Венецианская синьория позаботилась о том, чтобы вся эта история дошла до ушей султанши. — усмехнулся Абу эль-Касим. — Хуррем не сразу всему поверила, поскольку перед своим отъездом к Ибрагиму султан слегка повздорил с ней из-за принца Мустафы. Но лучшим доказательством лживости слухов о «похищении прекрасной вдовы» является то, что Джулия Гонзага велела убить молодого слугу, который, рискуя жизнью, помог ей бежать из замка. Парень этот был единственным мужчиной, уцелевшим после резни в Фонди, — и от души потешался над россказнями своей госпожи, утверждая, что султан явно предпочел бы мешок муки несколько подувядшим прелестям сеньоры Джулии Гонзага, каковые верный слуга имел возможность основательно изучить, когда во время ночного бегства увозил полуголую даму на своем коне от свирепых янычар.

— Так, значит, все выяснилось, и султанша Хуррем поняла, что я ни в чем не виноват? — спросил я. — Ведь если она все еще сердится на меня, то мне нужно бежать в Персию и искать защиты у великого визиря!

Абу эль-Касим поспешил успокоить меня:

— Султанша верит в твою невиновность, а щедрые дары Хайр-эд-Дина полностью рассеяли ее подозрения. Впрочем, ты бы все равно скоро вышел на свободу: говорят, великий визирь Ибрагим недавно с большой торжественностью вступил в Тебриз, столицу шаха. Султан поспешил присоединиться к своему другу, и, похоже, они оба снова живут в одном шатре. Стамбул уже несколько дней празднует победу над Персией и еретиками-шиитами, а теперь зажгли новые огни и в честь завоевания Туниса^[47].