Крест и клинок

И вдруг в поспешном ответе Элизабет прозвучала нотка тревоги.

— Нет, не делай этого, Гектор, умоляю тебя. Не делай ничего такого, что обратит на меня внимание Зиданы. Она опасна. Она ревнует ко всему, что может стать угрозой ее собственному положению или положению ее сына как любимца императора. Зидана погубит любого, кто может стать соперником Ахмаду. Говорю же тебе, женщины и матери в гареме — все сплетничают и шепчутся. Они строят тайные планы и плетут интриги. Так они проводят время. Никто здесь не в безопасности.

— Но тебе ни к чему быть замешанной… — начал Гектор, и тут смысл ее слов дошел до него. — Элизабет, — медленно проговорил он, — ты хочешь сказать, что у тебя есть ребенок?

Ее молчание стало ответом. Он чувствовал себя униженным, но ему необходимо было знать.

— Это мальчик? И отец — Мулай?

— Я нарекла его Микаэлем. Это имя звучит почти одинаково и здесь, и у нас на родине. У него глаза нашей матери.

— Но ты сможешь забрать Микаэля с собой, — в отчаянье взмолился Гектор.

— Ты сам знаешь, что это не так. Мулай не позволит. И что за жизнь будет у этого мальчика, сына наложницы из Берберии?

— Тогда пусть Микаэль растет здесь. Он ведь, между прочим, еще и сын императора и сможет сам себе проложить дорогу.

— Я не могу его бросить. Я знаю, что бывает с отпрысками Мулая. Им приходится, если только они не из числа его любимцев, самим заботиться о себе. У них нет никого, кто помогал бы им, кроме их матерей. Я здесь не одна, здесь еще англичанка, у которой сын от Мулая, и несколько испанок. Мы обещали помогать друг другу и нашим детям чем только можем.

— Что я скажу матушке? — спросил Гектор.

Голос его звучал хриплым шепотом.

— Не говори ничего. Не говори даже о том, что ты меня нашел. Скажи, что я пропала.

Гектор прижался головой к решетке, ее лепные завитки впилась ему в лоб, причиняя боль. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, в отчаянии пытался найти слова, которые могли бы заставить сестру передумать. И знал, что все бесполезно. Она давно уже все решила, и ничто не может изменить ее решения. Юноша тихо застонал.

— Гектор, прошу тебя, постарайся понять, — молила сестра. Она подошла ближе к решетке, так что ее слова были слышны очень отчетливо. — Я люблю своего Микаэля. Теперь он — моя жизнь. Я буду смотреть за ним и постараюсь воспитывать его как можно лучше. Мулай больше не прикоснется ко мне. Он редко возвращается к своим женщинам. Я могу забыть отца, но свое дитя я забыть не могу. С Микаэлем буду счастлива.

Гектор ощутил полную опустошенность. Он потерял дар речи, не знал, что делать.

Элизабет, должно быть, почувствовала его отчаяние, потому что ласково проговорила:

— Гектор, я не хотела причинить тебе боль. Я никогда не ожидала, что вновь увижу тебя, и я благодарна тебе за то, что ты отыскал меня. Это воистину благородно с твоей стороны, и мне страшно жаль, что из этого ничего не получится. Понимаю, что прошу о невозможном, но будет лучше, если ты перестанешь думать обо мне, а будешь вспоминать только о нашем детстве. Теперь я женщина. Я — мать. Жизнь повела меня по одной дороге, а твоя судьба — совсем иная. Уверена, когда у тебя будет время обдумать все, ты примиришься с тем, что наши жизни идут врозь.

Глаза Гектора наполнились слезами. Великая печаль разрывала его сердце. Он подался вперед почти в полной темноте, крепко зажмурился, чтобы удержать слезы, и вцепился в решетку, чтобы не сползти вниз, потому что ноги у него ослабели. Пальцы крепко, до боли, сжимали решетку, острые края врезались в них. Его закружило черное отчаяние. И вот, пребывая в этой бездне отчаянья, он вдруг ощутил — или, быть может, ему показалось — легкое прикосновение к пальцам правой руки, там, где они стискивали решетку. Как будто кто-то с той стороны ласково их погладил. Но когда он поднял голову и открыл глаза, залитые слезами, то увидел, что в комнате по ту сторону окна никого нет.

Глава 21

Гектор вытер щеки тыльной стороной руки. Этот жест напомнил ему о прощании с Элизабет. Она велела ему забыть о ней, но боль, причиненная ее отказом, не уходила. Несколько дней после встречи с сестрой он думал, не вернуться ли ему в Ирландию, чтобы выяснить, что сталось с их матушкой, осталась ли она там или уехала, как он полагал, обратно к своей родне в Галисию. Но в конце концов отбросил эту идею — слишком он был разбит, чтобы пускаться в новые поиски. И что, говорил он себе, что он скажет матушке, когда ее найдет? Он не был уверен, что сумеет слишком долго обманывать ее, как хотела Элизабет, и лгать, будто так и не нашел сестру. Он решил, что когда-нибудь, может, и отправится искать мать, но не прежде, чем сможет порадовать ее чем-то хорошим, какими-нибудь своими достижениями, чем-нибудь таким, чем она могла бы гордиться. Он прекрасно понимал, что в свои восемнадцать лет, да при том, что отец его умер, а сестра сгинула в берберийском гареме, ему придется самому строить свою жизнь. И вот минул месяц, и по лицу его текли уже не слезы. Это были капли пота.