Крест

С ним приехал его сын Инге, которого люди называли Мухой, по прозвищу матери. Инге Муха был теперь уже пожилым человеком. Мюнан многое делал, чтобы помочь этому своему сыну добиться преуспевания. Он высватал ему богатую невесту и убедил епископа Халварда оказать Инге свое покровительство. Дело в том, что супруга Мюнана доводилась епископу двоюродной сестрой, и господин Халвард охотно помог Инге разбогатеть для того, чтобы тот не зарился на наследство детей фру Катрин. Епископу была пожалована должность королевского воеводы в Хедемарке, и он сделал Инге, сына Мюнана, своим управителем, так что теперь Инге владел немалыми землями в Скэуне и Ридабю. Его мать тоже купила себе усадьбу в тех краях. Она стала теперь очень набожной женщиной, многим оказывала благодеяния и дала обет жить в целомудрии до конца дней своих.

– Ты не думай, она вовсе еще не такая старая и дряхлая, – с обидой сказал Мюнан, видя, что Кристин улыбается.

Ему ужасно хотелось устроить так, чтобы Брюнхильд переехала к нему и вела бы хозяйство в его усадьбе близ Хамара, да только она не пожелала.

Так мало радости выпало ему на старости лет, жаловался господин Мюнан. Дети у него такие несговорчивые. Те, что были рождены от одной матери, жили между собою в постоянной вражде, склочничали и бранили своих сводных братьев и сестер. Хуже всех была его младшая дочь. Мюнан прижил ее с любовницей, когда был уже женатым человеком, и оттого не мог оставить ей никакого наследства. Поэтому она, как могла, обирала отца, пока он жив. Она была вдовой и поселилась в Скугхейме – усадьбе, где постоянно жил господин Мюнан, и ни отец, ни братья не в состоянии были выдворить ее оттуда. Мюнан боялся ее как огня, но когда он решался сбежать к кому-либо из других детей, то и те начинали его мучить жалобами на жадность и несправедливость братьев и сестер. Всего лучше чувствовал он себя у младшей, рожденной в браке дочери, которая была монахиней на острове Гимсёй. Он любил наезжать к ней и некоторое время жил при монастыре, в странноприимном доме. Тут он начинал ревностно печься о своей душе и, следуя духовным наставлениям дочери, проводил все время в покаяниях и молитвах. Но долго выносить такую жизнь ему было не под силу. Кристин не была уверена в том, что сыновья Брюнхильд относятся к отцу намного доброжелательнее, чем другие дети; но сам Мюнан в этом никогда не хотел признаться. Он любил этих детей больше всех других своих многочисленных отпрысков.

Но, как ни жалок был теперь Мюнан, именно от общения с ним впервые начала как будто оттаивать окаменевшая печаль Кристин. Господин Мюнан с утра до ночи говорил об Эрленде. Если только он не сетовал на свои собственные злоключения, то рассказывал об умершем родиче и похвалялся его подвигами. Охотнее всего Мюнан повествовал о непутевой молодости Эрленда, о его буйном озорстве в те годы, когда юноша только-только вырвался в широкий свет, сначала из скучного Хюсабю, где фру Магнхильд гневалась на его отца, а отец гневался на старшего сына, а затем из Хестнеса, из-под опеки набожного, сурового приемного отца, господина Борда. На первый взгляд, эта болтовня господина Мюнана могла показаться довольно странным утешением для охваченной горем вдовы Эрленда. Но рыцарь по-своему любил Эрленда и всегда считал, что его молодой родич превосходит всех по красоте, доблести… да и по уму тоже.

– Вот только взяться за ум он никогда не желал, – прибавлял Мюнан с горячностью.

И хотя Кристин невольно думала о том, что вовсе не так уж хорошо было для Эрленда в шестнадцать лет попасть в королевскую дружину, имея такого наставника и вожака, как Мюнан, все же она не могла не улыбаться печально и нежно, когда старик, брызжа слюною и отирая слезы с морщинистых, покрасневших век, рассказывал об искрящейся жизнерадостности Эрленда в его ранней юности, еще до того, как он ввязался в несчастную историю с Элиной, дочерью Орма, и навсегда обжегся на этом.

Яммельт, сын Халварда, который вел серьезную беседу с Гэуте и Ноккве, с удивлением поглядывал на свояченицу. Она уселась на скамью, рядом с этим омерзительным стариком и Ульвом, сыном Халдора, человеком весьма угрюмого нрава, по мнению Яммельта. Но Кристин улыбалась, когда беседовала с ними и потчевала их. Прежде Яммельт никогда не видел ее улыбки. Оказалось, что она очень красила Кристин, а тихий, грудной смех свояченицы звучал совсем как смех юной девушки.