Крест

В середине лета за мной приехала мама, и мы отправились домой, в мою родную Сибирь. Вся деревня уже знала, что директор сельской школы Александра Семеновна везет свою дочь, которую когда-то Иркутские врачи приговорили… Вся деревня встречала нас, словно каких-то героев. Мне было не по себе. Родители собрали праздничный стол. Вся деревня перебывала у нас в этот день. А мне хотелось спрятаться куда-нибудь подальше и не слышать слов: «Галя – это наш Павка Корчагин. Героиня наша» и так далее. Я закрылась в маленькой комнатке и рыдала весь вечер, сама не зная отчего.

Там, в другой больничной жизни я была как все, кто лежал со мной. Никогда не думала о чем-то геройском. Только плакала иногда о своей горькой судьбе, во многом обделившей меня в жизни. Всё детство и юность мои прошли без родителей, в казённых палатах, хоть я и не была сиротой. Не знала, что можно прижаться к папе и маме и быть обласканной ими. Привыкла не жаловаться, а утешение искать у своей подушки. И только подруги по несчастью не давали падать духом. Успокаивали, как могли. Мы ещё строили планы на будущее, мечтали о высоком, были романтиками в мечтах.

А теперь приходилось снова привыкать к свободной от больничного режима жизни, новым друзьям, которых в общем-то, и не было. Поддерживал меня младший брат Женя. Мы читали вместе фантастику, мечтали о космосе, философствовали.

Но надо было думать о будущем. Я хотела поступать в пединститут, но побоялась, что не сдам иностранный язык. Сдала экзамены в Иркутское культпросветучилище на библиотечное отделение.

Жили мы еще с тремя девочками на частной квартире. Платили хозяйке по десять рублей каждая, а на остальные десять жили целый месяц. Стипендия в те годы составляла двадцать рублей. Мы складывались и покупали сухого киселя килограмма два или три и макароны. Кисель не варили, ели прямо сухим с черным хлебом и запивали водой. Нам нравилось. Он был кисло-сладкий, крахмал разбухал в желудке, и было вроде бы сытно. Макароны варили изредка, как на праздник.

Иногда помогали родители, иначе нам просто было бы не выжить. В училище я, как всегда, была самой маленькой ростом. А подруги мои были высокими. Одна из них, Нина, была уже замужем. Муж тоже студент и они перебивались кое-как. После занятий, по пути домой, она спрашивала меня: «Есть хочешь?» И в ответ слышала урчание моего пустого живота. Мы шли на рынок и бесплатно пробовали все, чем там торгуют. Ходили по рядам и, делая вид, что будем покупать, просили попробовать то квашеной капустки, то солёный огурчик. Было стыдно. Но запахи разных вкусностей так раздражали обоняние и разжигали аппетит, что приходилось забыть о стыде. Да и подруга сама вела разговор с продавцами. Она спрашивала: «Можно попробовать огурчик?» Ей отрезали кусочек. Она половину откусывала сама, половину давала мне. Морщилась и говорила: «Что-то солоноват». Так пробовалась капуста, еще огурцы и еще капуста, несколько ягод облепихи, клюквы, морошки и так далее. Когда живот раздувался от всякой всячины, мы довольные уходили домой.

На улицах Иркутска росли (может быть, и сейчас растут) дикие яблоньки. Совсем не такие, как у нас в средней полосе. Яблочки на них были размером с ягоды рябины и тоже собраны в гроздья. Вкус сладко-кисло-горький. Часто эти совершенно несъедобные плоды заменяли нам завтрак. По дороге на занятия осенью мы срывали гроздья, вытирали между ладоней уличную пыль и отправляли в рот. Хоть что-то, чем совсем ничего. Иногда животы наши расстраивались, болели, но мы не обращали на это внимания. У нас была пора молодости, пора любви. Над нашим училищем шефствовали театры, и мы бесплатно ходили на спектакли. Обком Комсомола давал нам бесплатные билеты в Драмтеатр, часто смотрели оперетту. Посещали музеи. В общем, вращались и обращались с миром искусства. Практику проходили в библиотеках города.

Мама настояла на том, чтобы я прошла комиссию ВТЭК для получения пенсии. Мне дали вторую рабочую группу. Но по возвращении домой со мной случилась истерика. Я так хотела забыть, что я больна, что я не такая как все, а мне придется теперь вспоминать об этом каждый месяц при получении пенсии. И я разорвала в отчаянии справку ВТЭК, эту злосчастную розовую бумажку, которая могла бы во многом облегчить моё существование.

Позднее я очень пожалела об этом, но ничего нельзя было исправить, и я всю жизнь работала как здоровый человек, хотя часто страдала. Из-за собственной глупости потеряла материальную поддержку, и льготы. Через несколько лет, когда я вновь приеду в «Кирицы» на консультацию к своему любимому доктору, Вениамин Яковлевич скажет: «Какие вы у меня глупые. Здоровые симулянты всеми правдами и неправдами стараются получить инвалидность, а вы, годами страдающие, отказываетесь от нее!»