Крещенское гадание

– А ты уж молчи! Тоже хорош! Я говорила – не лезь к людям… – она покачала головой и повернулась к Божене. – Давно то началось. Бабка моя, покойница, сильной ведуньей была. А вера такая есть, что, пока ведунья дело не сдаст, помереть не может. И она мне сказала, а я-то, дура, не понимала… Так и взяла. И она как померла, на другое утро и началось. Пошла на речку стирать, а сама злая была – кобыла по пути грязью обшлёпала. Так бабы с речки в тот же день – какая ногу сломала, какая под телегу попала – чудом вытянули… А одна в колодец упала. Так и пошла молва по деревне, что бабка мне дело сдала. Люди пошли. А куда деваться – еду несут, вещи… Другой работы нет. Так пришлось… Да только мне ж тоже хотелось жить – семью, детей – а какая ведунье семья? В глаза улыбаются, а за спиной – плюют и крестятся. Я б съехала, так куда? Здесь – дом…

Помолчав, баба Тася поднялась к кухонному столу, начала неторопливо перебирать жестяные баночки с травами.

– Годы шли. Дитёнка мне шибко захотелось. Всё готова была отдать, только никому не надо. Так я поехала в город, пошла по кабакам… Сама не знала – понесла или нет, а только пришла ко мне бабка – во сне – да говорит: «Нельзя тебе ведовать, ведуньям детей не дают». И я как проснулась – всё. Ушла в лес, от соблазна подальше. И хорошо так сынок рос, снился часто – будто бегает на полянке, маленький, беленький, птичек с ладошки кормит… – голос бабы Таси дрогнул слезами, и она вытерла нос рукавом. – Только как решиться был срок, приехал районный староста с людьми. С самого центра приехал – нашёл ведь, черти его привели ко мне…

Бабушка снова замолчала. Дождалась, как чайник запыхтел паром, забулькал крупно, сняла с огня. Села за стол, избегая взгляда Божены.

– Дочка у него пропала. На коленях молил искать, а я – ни в какую. Осерчал, за кнут схватился, грозился, что совсем прибьёт… Ну, согласилась. Только всё одно не было ему радости – в лесу дочка нашлась, косточки одни… А я в ту же ночь выкинула сыночку. Точно как во сне был – беленький… Только не дышал уж.

Баба Тася посмотрела в окно, вздохнула, поправила занавеску.

– Я вернулась в этот дом. Обмыла Ивасю и под полом закопала, как бабка учила. И снова стал он мне сниться – будто в доме играет, то на печке сидит, то во дворе бегает… А потом котик прибился. Беленький, глазки зелёные… Я как глянула – точно как… – баба Тася запнулась и тяжело сглотнула. – И плачет жалобно, как не взять? А потом – смотрю – я привыкла с сыночкой разговаривать, а котик будто отзывается. Сядет возле меня, чуть скажу «Ивася», а он – «мур». И так каждый раз. Тут-то я и почуяла… Вырос он чуть за месяц в матёрого кота, а больше уж не менялся. Я ему разные имена давала – люди мне-то побоятся пагубу сделать, а ему, как прознают… Да косились, ясно, но берёг бог моего сынку. А теперь уж и тех людей не осталось – перемёрли все. Молодые в то не верят, а мне и легче.

– Подожди… Так что… Это, значит, дядя мой? – Божена даже заулыбалась от неловкости. – Кот…

Баба Тася вздохнула.

– Нет, Боженька. Я, как Ивасю родила, так уж больше не могла понести. А потом, через пару лет, бросили девчонку у лечебницы, на крыльце. Ну, все знали, кто бросил, – деревня же… Я пошла и взяла. Мать смолчала, а отец пришёл – пьяный-пьяный, дверь сломал, говорит: «Отдай, лучше я её своими руками утоплю, чем ведунье дам». Грозился много, да только как домой шёл – сам утоп. В луже на дороге. Что с пьяного-то взять? – баба Тася усмехнулась. – Так Богдана и осталась у меня.

Божена только глазами хлопала. Снова мелькнула мысль, что бабушка ведь совсем старенькая, мало ли… А потом сами собой начали всплывать в памяти скупые рассказы матери об её детстве: что в деревне у неё не ладилось и друзей не было, что мечтала уехать в город и начать новую жизнь… И говорила она о своей прежней, догородской жизни очень неохотно, стараясь закончить разговор побыстрее. И за всю жизнь Божены ни разу не навестила бабу Тасю, хотя по телефону с ней говорила радостно, всегда посылала открытки и подарки к праздникам, а ещё – часто звала в гости. Вот только баба Тася не соглашалась, отнекиваясь дальним расстоянием и возрастом.

– Что, внучка, может, хочешь с Ивасей свидеться? – бабушка улыбнулась лукаво. – Тут уж поверишь.

Божена посмотрела на неё растерянно, перевела взгляд на печь – там снова громыхнуло, но больше ничего не произошло.

Баба Тася поднялась со стула и пошла к печи, опустилась перед ней на колени.

– Ивась! Все знают, что ты там. Выходи!

Некоторое время ничего не происходило – Божена уж решила, что и дальше не будет – но тут из-за печи выглянула морда Пушка, сверкнула на неё зелёными глазами и спряталась обратно.

– Боженька, иди сюда, – бабушка поманила её. – Попроси его. Я ж говорю – он к людям не ходит, а тут… Вот и спужался.

Девушка, помявшись, встала, подошла к печи, присела на корточки. Откашлялась.

– Ивась… – голос скрипел. – Выйди, пожалуйста…