Обернувшись, я увидел зрелище еще более страшное, чем агония этого несчастного: три старухи, отвратительные, с искаженными тоской и ужасом лицами, стояли, тесно прижавшись друг к другу.
Я подошел к ним, и они пронзительно закричали, пытаясь бежать, как будто я собирался убить их тоже.
Жан-Жан свалилась, растянувшись во весь рост на полу, потому что обгоревшая нога больше не держала ее.
Монахиня-бенедиктинка, оставив умершего, подбежала к своим калекам и, не сказав мне ни слова, не бросив взгляда, укутала их шалями, сунула им костыли, потащила к дверям, вывела из комнаты и исчезла вместе с ними в глубокой, беспросветной ночи.
Я понял, что нельзя даже послать гусара проводить их, так как один лязг сабли довел бы их до безумия.
Кюре, не отрываясь, смотрел на умершего.
Наконец он повернулся ко мне и сказал:
— Какая неприятная историй!