Крещение огнем, Том 1

Таких романов, постановок, статей и фильмов в те годы, читатель, было полным-полно. Невидимая туча страха перед авиационными армадами сгущалась над миром. Оставалось лишь использовать ее. И Гитлер это сделал!

ВВС как пси-оружие

Безусловно, немцы одними из первых сработали в этом направлении. В 1935-1937 годах энергичный Геринг буквально за волосы тащил Люфтваффе к совершенству. Гитлеровцы строили свою авиацию как комплексное предприятие, в котором переплеталась собственно боевая техника (современная, но совсем не сверхъестественная по возможностям), подготовка фанатичных экипажей, яростная пропаганда, кинематография и умелый «пи ар» — если говорить современным языком.

Отметим еще одну черту немецкого опыта «воздушно-психологической» войны — саму ставку нацистов на ВВС. Ибо они на тот момент сами по себе выступали как самый молодой, самый футуристический род войск, поражавший воображение. Молодежь рвалась в ряды «пожирателей времени и пространства». Самолет окрылял. Сами летчики превращались в элиту, в любимцев публики, в полубогов. Для этого было продумано все: символика, красивая форма, награды. Да и сами пилоты отбирались как лучшие из лучших. Качество господствовало над количеством. Этого требовала молниеносная война — быстрый разгром врага без перенапряжения сил нации.

Сам личный состав немецких летунов-«флигеров» проходил такую психологическую обработку, что становился оружием сам по себе — агрессивным и решительным. Показателен в этом смысле опубликованный у нас дневник нацистского летчика-бомбардировщика Готфрида Леске, воевавшего как раз в самую «золотую» пору гитлеровской «молниеносной войны» — в 1939-1940 годах.

«…Язык дневника почти непереводим. Это достойно сожаления, потому что, я уверен, изобретенный нацистами язык столь же для них симптоматичен, как и то, что они хотят на нем выразить. Лучшее для него название — блиц-язык…

…Блиц-язык — не столько сленг, сколько совершенно новый язык. Леске настолько же груб, дик, жесток, беспредельно агрессивен в словах, насколько нацисты таковы в делах. Он не только нарушает основополагающие законы немецкого синтаксиса и грамматики. Он делает всякое нормальное, чистое слово, напряженнее, резче, жестче — кто сказал бы: «горячее». Хотя трудно приводить примеры в отрыве от контекста, все же вот два случайных экземпляра. Леске почти никогда не говорит о том, что его самолет летит. Он — на марше. Это — нацистский прием для выражения их агрессивности и самоуверенности. А английские летчики никогда не атакуют. Они нападают на нацистов из засады.

Этот новый немецкий, этот блиц-язык, без сомнения, был порожден в скорости и стремительности нацистских методов и вообще всего строя немецкой жизни с 1933 года. Это своего рода реминесценция экспрессионистской Германии первых послевоенных лет (после Первой мировой — прим. Авт..) , которая, в свою очередь, возникла из скорости, нервозности и беспорядка того периода. Экспрессионистская Германия пыталась выразить многое в нескольких словах. Но блиц-язык говорит то, что она захотела высказать в претенциозных и разгоряченных словах…» — написал в предисловии к изданию Курт Рейсс.

Отдадим должное Гитлеру и его соратникам: они очень тонко схватили эстетическую и психологическую атмосферу своей эпохи, по хаотичности и безумию так похожую на наши нынешние дни. В те дни все молились на силу, скорость, стремительность и дерзость. Одним из духовных отцов итальянского фашизма стал поэт-футурист Маринетти, призывавший молиться на гоночный автомобиль и бешеное вращение гироскопа. Тогда рождается культ отчаянных пилотов и спортивные страсти — культ атлета-сверхчеловека. Та же эстетика скорости, секса, спорта и дерзости читается даже у антинациста Ремарка в его «Трех товарищах». Какое-то почти эротическое чувство к мощным ревущим моторам… Впрочем, 1920-е годы — это действительно первая сексуальная революция в мире, годы утонченного разврата и смелых экспериментов в постелях. Как здорово написал профессор и выдающийся современный историк Андрей Фурсов, новая эпоха несла новый стиль — смесь скорости, насилия и оргии.

Мир замирал в страхе и восторге перед картинами будущего: жестокого, решительного, сильного. От эротики, смешанной с насилием и смертью. Лени Рифеншталь снимается в фильмах, где воспеваются суровые и мужественные альпинисты, высшие люди, противостоящие скучным, убогим и низменным жителям долин. Потом она воспоет атлетов-сверхлюдей в фильме «Олимпия» 1937 года. Воспеваются гении-злодеи и дерзкие изобретатели, покоряющие Землю. Появляется эстетика, совмещающая пулеметы и роскошь, дикий секс, садизм и полеты на головокружительной скорости. В США кино зачаровывает зрителя эстетикой гангстерских погонь на мощных автомобилях и перестрелками из пистолетов-пулеметов. Это настроение прекрасно уловил и гениальный Алексей Толстой в романе «Гиперболоид инженера Гарина» (1927 г.).