Крещение

Железнодорожники стремились побыстрее выхватить вагоны со станции, и из эшелонов полка Заварухина угнали четыре вагона с тюками сена и лошадьми, которых не успели свести на землю: не было сходней.

Батальоны окапывались на западной окраине вымершего городка, южнее Смоленской ветки: два батальона — впереди, один — за ними в стыке. Тылы прятали во дворах брошенных домов. Взвод лейтенанта Филипенко, усиленный двумя ручными пулеметами и легкой 45–миллиметровой пушкой, был выдвинут в боевое охранение.

Охранение, отойдя от обороны полка километра на два, залегло в огородах железнодорожной казармы. Бойцы прижались к мокрой траве под ракитами и тотчас, измотанные бессонной ночью, уснули. Командир взвода, чтобы не уснуть, старался все время быть на ногах. Он ходил по истоптанной земле огородов, всматривался в темноту, желая определить, насколько выгодна занятая взводом позиция. Но только справа, вдоль полотна дороги, хорошо угадывалась лесозащитная полоса — вот и все, что можно было разглядеть. Не зная местности, Филипенко не стал торопить бойцов с земляными работами. Лишь кое–как окопались расчеты пушки и пулеметов. Вокруг копилась застойная тишина. Только изредка от элеватора доносился звон буферов да иногда скрипел во дворе казармы ворот колодца.

«Во взводе тридцать шесть бойцов, — думал, засыпая на ходу, лейтенант Филипенко. — Тридцать шесть. А винтовок двадцать семь. Три бутылки с горючей смесью. Странно. И мы должны остановить немцев!.. Через Брянск если, десяти часов хватит — Конотоп. Близко–то как привезли. Чуть–чуть поюжнее — и дом…» — Лейтенант подошел к плетню, не помня как, привалился к нему и уснул. Тотчас в зыбком забытьи увидел мать — простоволосую, в широкой кофте, не заправленной под пояс юбки. На высокой груди кофта обсыпана желтыми подсолнечными цветами. Да и сама мать стоит в подсолнухах, вся желтая. В руках у нее пустое ведро, в котором что–то перекатывается и дробно гудит…

Заснул лейтенант на одну–две минуты, по когда вновь открыл глаза, то ему показалось, что вокруг стало светлее. Да и в самом деле, он увидел тесовый скат казарменной крыши и два выбитых стекла в окне сенок. Сразу же появилось приятное сознание того, что долгая ночь миновала и скоро совсем развиднеет. Но тут же по какому–то далекому, едва уловимому звуку вспомнился глухой звон ведра, и мать в подсолнухах, и обсыпанная цветами кофта ее, и неприбранные волосы. Только не вспомнилось лицо. Лейтенанту часто снилась мать, но почему–то снилась так, что он никогда не видел ее лица.

По огороду торопливым шагом шел боец, запинаясь за обмякшую ботву, полувтоптанную в землю.

— Немцы там! Разведка, должно! — сапно дыша, сказал подошедший, и Филипенко узнал в нем бойца Охватова и ощутил запах его горячего пота.

— Отставить! Как обращаешься, боец Охватов?

— Немцы же, товарищ лейтенант.

— Хоть бы и немцы, — сказал Филипенко, совсем не веря Охватову. — Немцы. А пилотка как твоя надета?

— Виноват, товарищ лейтенант. Пилотку можно и поправить.

— Молодец, Охватов, — улыбаясь, сказал лейтенант, развеселенный ответом бойца. — А это что за ведро?

— Не ведро, товарищ лейтенант. Противогаз немецкий. Мы идем с Торохиным, а за кустами есть кто–то. Слышно же. «Кто такие?» — закричал Торохин, а я — патрон в патронник. Ближе–то подходим, а от кустов — два мотоцикла. Без света. И глушители, видимо, такие, моторов совсем не слышно. Мы подошли, где они стояли. Противогаз лежит. Думали вначале, снаряд. И вот еще.

Охватов протянул лейтенанту круглую плоскую коробочку.

— Что ты суешь?! Может, это мина?

— Масло в ней было, товарищ лейтенант. Кто его знает, какое оно, выбросили мы.

— А не стрелял ты в немцев почему?

— Пока сообразили. Вообще–то можно было вдогонку, но они могли вернуться.

— И вы испугались?!

— Да как–то все, товарищ лейтенант, будто игра. Они нас из–за кустов вперед могли уложить.

Наказав Охватову смотреть в оба, лейтенант Филипенко отпустил его и, зная, что надо что–то делать, не мог принять никакого решения. В голове его, крепко знающего боевой устав, все вдруг сдвинулось с места, и мысли не подходили одна к другой, как кирпичи внавал. На врага принято наступать или встречать его в обороне. Тут ни того, ни другого.

Лейтенант пошел к темневшему на меже ракитнику, где укрылись бойцы, надеясь, что именно там появится нужное решение. Он дошел до середины огорода, когда в податливую тишину ударился тугой раскат взрыва. Вздрогнул и загудел воздух, а следом наплыла другая волна, и там, на северо–западе, вдруг застучало нетерпеливо и требовательно, будто ломился кто–то в гигантскую железную дверь. Показалось, что и огород, и казарма, и ракитник, и бойцы, вскочившие в испуге и бегущие навстречу, и небо — все это накрыто железным гудящим колпаком, по которому бьют тяжелыми кувалдами и который не выдержит ударов, неминуемо расколется.

— Началось, товарищ лейтенант, — просто и весело сказал кто–то из бойцов, и Филипенко тоже вдруг стало просто и весело.

— Началось, — в тон бойцу ответил лейтенант и крикнул: — Слушай мою команду! Занять оборону и приготовить оружие!