Крещение

Этот план обещал доказуемый успех, потому что: во — первых, все фашистские войска, включая и оперативные резервы, были связаны неослабевающими боями; во–вторых, в силу стремительного продвижения на восток подвижные части фашистов оторвались от тыловых коммуникаций и растянулись; в-третьих, фланги наступающих оставались незакрепленными в ходе боев и были сравнительно легко уязвимы. И наконец, последнее. Танковая армия, дислоцировавшаяся в районе Ельца, могла быстро, своим ходом, выйти на рубежи атак и достигнуть известной внезапности.

В кабинете Верховного, где обсуждался окончательный план операции, больше всех, пожалуй, тревожился за успех танкового удара начальник Генерального штаба генерал–полковник Василевский. Он чувствовал, что момент ввода в сражение танковых войск упущен, но, как и все, хотел верить в победу. Кроме того, сводная строевая записка Танковой армии и Брянского фронта, лежавшая в папке Василевского, удерживала генерала от унылых предположений. В самом деле, на перехвате к Воронежу можно было сразу использовать против немцев до восьмисот танков, из которых около пятисот были новейшей конструкции Т-34 и КВ. За год войны никогда еще не удавалось для одного удара создать такой могучий бронированный таран.

Но сомнения не покинули Василевского и после совещания. И вечером, идя к Верховному с очередным докладом, генерал решил высказать свои опасения за исход операции.

Танковая армия в ходе последних боев могла успешно решить сложные оперативные задачи и резко изменить обстановку в нашу пользу, по командование Брянского фронта не сумело обеспечить быстрый ввод в бой таких небывало крупных подвижных сил. А сейчас, когда нет стабильной обороны, когда пехотные части понесли в боях большие потери, общевойсковые командиры не смогут на любом рубеже поддержать танкистов, закрепить и развить их успех. Для того чтобы добиться полного взаимодействия пехоты и танков, самое малое нужен недельный срок, в течение которого Генеральный штаб поможет Брянскому фронту. Вот об этом и собирался говорить

Василевский с Верховным, хотя и знал нетерпимость Сталина ко всяким проволочкам с наступательными операциями.

Василевский грузно и мягко ступал по бесконечной ковровой дорожке, по которой, казалось, никто и никогда не ходит. Здесь, на этаже, где работает Сталин, все было так расписано и организовано, что люди почти не встречались друг с другом, и в тихом, безлюдном коридоре всегда можно было сосредоточиться и собраться с мыслями.

«И вообще, — размышлял Василевский, — на фронт с каждым днем прибывает все больше и больше техники, а воюем по–пехотному: винтовочку в руки и — под новый кустик. И методы и размахи у наших военачальников пехотные. Да нет уж, теперь извини–подвинься и выходи на поле, чтоб тебя не сдвинули…»

Василевский прошел мимо открытых дверей, где всегда сидел полковник охраны, не имевший привычки ни перед кем вставать.

В кабинете Сталина за длинным столом сидел Ворошилов и в развернутой перед ним папке читал какие–то листки. Истонченные губы маршала были строго поджаты, легкие, как паутинка, седые волосы, расчесанные на пробор, распушились, сам маршал, всегда подтянутый и аккуратный до последнего ноготка, выглядел мятым и нездоровым стариком. Верховный, стоя за своим столом, разговаривал по телефону — по белой трубке аппарата Василевский определил, что на другом конце провода штаб Тимошенко. Горевшая на столе лампа под зеленым абажуром бросала на веки Сталина темные тени, и тени эти не стали светлей, когда Верховный, закончив разговор по телефону, вышел из–за стола.

— Почему Голиков не спешит с контрударом, товарищ Василевский? — спросил Сталин и прошел мимо генерала, не поглядев на него, вероятно, не интересовался тем, что ответит начальник Генштаба, и в самом деле, тут же заговорил сам, четко, через паузы произнося каждое слово: — Если мы еще хоть на сутки отложим удар из–под Ельца, немцы возьмут в плен и Голикова, и его штаб, а маршал Тимошенко будет под Саратовом. Мы считаем, товарищ Василевский, вам надо немедленно вылететь в Елец и взять на себя все вопросы координации усилий Брянского фронта и Танковой армии. Голиков не сможет сам организовать контрудар, упустит время и откроет немцам дорогу на Тамбов.

Ворошилов прервал чтение листков и тоже внимательно стал слушать Сталина.

— Наши командующие забывают, — Сталин заботился выговаривать каждое слово, и оттого речь его становилась более акцентной и замедленной, — они забывают, что каждый новый клочок советской земли, захваченной немцами, делает их сильнее и ослабляет нашу обороноспособность. Мы не можем отступать дальше. Надо прекратить всякое отступление под всякими видами. Кажется, действительно, пришла пора поставить вопрос ребром: командиры и политработники, чья часть отступлением без приказа запятнала свои знамена, не должны ждать снисхождения от Родины. Тот, кто дрогнул на поле боя, вместо того чтобы стоять насмерть, будет проклят народом как отступник, который отдает свой народ под ярмо немецких угнетателей.