Крещендо

— Давай-ка все-таки попробуем разобраться, — сказала Ви, возвращаясь в кондитерскую. Она подозвала к нашему столика Мадлен: — Нам надо поговорить. Как выглядел этот парень? Низкий? Высокий? Темные волосы? Блондин?

— Он был в кепке и очках, — ответила Мадлен, украдкой бросая взгляды на других работников кондитерской, которые начинали проявлять повышенный интерес к нашему разговору. — А почему вы спрашиваете? Что-то не так? Что было в конверте?

— Пожалуйста, попробуй вспомнить хоть что-нибудь, — попросила Ви. — Во что именно был он одет? Может быть, на кепке или на рубашке были надписи, может, логотипы какой-нибудь команды или что-то вроде того? Может, у него была борода или усы?

— Я н-н-нне помню, — запинаясь, отвечала Мадлен. — Черная кепка. А может быть, коричневая. И мне кажется, он был в джинсах.

— Тебе кажется?

— Перестань, — сказала я, дергая Ви за рукав. — Она не помнит, — я встретилась глазами с Мадлен и кивнула ей: — Спасибо за помощь.

— Помощь? Ты про какую помощь говоришь? — возмутилась Ви. — От нее же никакого толку! Она не должна брать конверты у странных парней и даже не помнить, как они выглядят!

— Она подумала, что он мой парень, — сказала я.

Мадлен энергично закивала:

— Так и было! Мне так жаль! Я думала, это подарок! В этом конверте было что-то плохое? Хотите, я вызову полицию?

— Мы хотим, чтобы ты вспомнила, как выглядел этот психопат!

— Черные джинсы, — вдруг воскликнула Мадлен. — Я помню, что он был в черных джинсах! В смысле… я почти уверена, что так и было.

— Почти или уверена? — не унималась Ви.

Я вытащила ее на улицу и поволокла по набережной прочь от кондитерской. Успокоившись наконец, она произнесла:

— Детка, мне так жаль. Надо было мне сначала заглянуть в этот дурацкий конверт. До чего люди глупые! И тот, кто передал этот конверт, глупее всех. Я бы его порубила в фарш, если бы могла.

Я понимала, что она пытается меня отвлечь, но мои мысли были уже далеко. Я думала о смерти своего отца. Мы подошли к узкому проходу между магазинами, и я потянула ее с набережной в арку.

— Слушай, мне нужно кое-что рассказать тебе. Вчера мне показалось, что я видела своего папу. Здесь, на пирсе.

Ви уставилась на меня расширенными глазами, но ничего не сказала.

— Это был он, Ви. Это был он!

— Послушай… — осторожно начала она, но я перебила ее:

— Я думаю, он жив! — Моего отца ведь хоронили в закрытом гробу. — Возможно, произошла ошибка, какое-то недоразумение, и это не мой папа умер той ночью. Может, у него случилась амнезия, и поэтому он не вернулся домой. Возможно, что-то еще помешало ему вернуться. Или кто-то…

— Я даже не знаю, как это сказать, — произнесла Ви, старательно пряча глаза. — Но… он не вернется.

— Тогда как ты объяснишь то, что я видела?

Уж от нее я не ждала, что она будет сомневаться в моих словах. Слезы обожгли мне глаза, и я быстро смахнула их.

— Это был кто-то другой. Какой-то другой человек, похожий на твоего папу.

— Тебя там не было. Я видела его!

Я не хотела грубить. Но не могла и отрицать факты. Через слишком многое мне пришлось пройти. Два месяца назад я сорвалась с брусьев в гимнастическом зале школы и должна была умереть. Я не могла предать воспоминания о том вечере. И все же…

Все же сейчас я была жива.

И оставалась вероятность того, что мой отец тоже жив. Вчера я видела его. Я видела! Возможно, он пытается мне что-то сказать, послать сообщение. Хочет, чтобы я знала, что он жив. Чтобы я не ставила на нем крест.

Ви покачала головой.

— Не делай этого.

— Я не собираюсь ставить на нем крест! Сначала я должна докопаться до правды. Должна выяснить, что случилось той ночью.

— Нет, не должна, — решительно возразила Ви. — Позволь духу своего отца упокоиться. Копание во всем этом не изменит прошлого, а боль станет сильнее.

Позволить духу отца успокоиться? А что насчет меня? Как мне успокоиться, не зная правды? Ви не понимает. Это не ее отца необъяснимо и жестоко вырвали из жизни. Не ее семья разрушена. У нее есть все.

А у меня остается только надежда.

Воскресенье я провела в «Энцо» в обществе периодической таблицы элементов, пытаясь сосредоточиться на домашнем задании и вытеснить любую мысль о своем отце или записке, которую я получила и в которой говорилось, что Черная Рука виновен в его смерти.

Наверное, это розыгрыш. Конверт, кольцо, записка — все это было чьей-то очень жестокой шуткой. Возможно, это было дело рук Скотта или Марси, хотя если говорить начистоту, я не думала, что кто-то из них был в этом замешан. Слова соболезнования, которые говорил Скотт мне и моей маме, звучали вполне искренне. А жестокость Марси всегда была слишком незрелой и спонтанной.